Яркая вспышка, ветер и огромный бурый гриб, нарисованный в небе, почти нагнал их у появившегося словно из ниоткуда дромоса. Они успели уйти. Все девочки, особенно три ослепших старших сёстры, почти задохнувшиеся от быстрого бега, потом долго болели. Феб, забывший свои страхи, ненавидел уродин, а когда дядя Гефест подарил ему лук, всегда гнал их, целясь…
— Старухи Грайи, — кричал он. — Один глаз, один зуб на всех!
Самая маленькая из шести погодок, кудрявая плотненькая Горги тогда хватала камни и швыряла в проказника.
— Убью, — шипела она. И золотые кудри поднимались от ветра с моря, напоминая змеиные головы.
— Змеюка, — кричал в ответ мальчишка, убегая прочь.
***
В самый разгар синхронного перевода, осуществляемого пунктуальным Димоном, принесли повторный заказ горячительных напитков. Прокурор протянул руку за двойным джином с малой толикой тоника и решил прояснить ситуацию жене:
— Итак, пока ты находилась в ванной, я жил в ожидании неприличных предложений от твоей матери…
— Андрей, неужели она посоветовала тебе заправить оливье кетчупом?!
Димон перевел речь на немецкий.
Ирен закатила глаза и подняла стакан за дружбу между народами и схожесть жизненных ситуаций.
Прокурор стукнул сына по колену и сообщил собранию:
— Все, что ни делается, — к лучшему. Просто не всегда — к нашему. Надо отдохнуть!
Обед заканчивался. Усталые едоки, медленно переставляя ноги, двигались в сторону дневного сна, чтобы, набравшись сил, достойно встретить ужин. Разочарованный Дживс не слышал, как Хенрик просил прикинуть Димона маршрут на завтра…
***
Горюющий после смерти Икара Гелиос мстительно прожаривал скорбную твердь.
— Сумасшедшая печка! Вода того и гляди вспыхнет на лету, — сплюнул вязкую слюну загорелый атлет, нехотя стаскивая со своих перевитых жилами мощных рук наручи
Внизу недвижимо лежало полотно Понта. Воин сел на камни под сухими корнями источающей смолу кривой сосны. Сзади послышался шорох. Из-за поворота дороги, словно раздвигая перед собой густой от перегрева воздух, показался прохожий.
— Доброй жизни тебе Великолепный, — приветствовал высокого светловолосого юношу атлет.
— И тебе, друг мой Бранх. Как счастлив я, познавший с тобой великое наслаждение. Но я тороплюсь. Сегодня в семье праздник. Знаешь ли ты, какой? Кого сегодня будут чествовать?
— Твою маленькую, пылкую, мстительную влюблённую, Феб! Сегодня ее совершеннолетие. Неужели ты отвергнешь ее? Отец будет недоволен.
— Ха, мой возлюбленный, Бранх! Я не желаю, чтобы змеиная душонка мерзкой медузы нарожала таких же уродин, как ее сестрички…
— Но твой народ называет их последышами радиации…
— Моего народа нет, Бранх. Есть кучка мечтающих убраться с этой раскалённой сковороды! Впрочем, пойдём, любовь моя. Ты точно не родишь мне ублюдков!
И двое любовников, сбросив одежды, с хохотом кинулись наперегонки в объятия прозрачных соленых вод.
***
За камнем, сжимая в руке горсть гранатовых зёрен, тонким гибким тростником стояла Горгона. Она почти превративлась в камень от отвращения при виде любовных утех двух мужчин… она почти окаменела от бессилия перед происходящим.
Последняя дочь несчастливого рода…
Густые косы, во множестве переплетенные в тугую праздничную прическу, сжимали голову точно в тисках, восковое от напряжения лицо и широко раскрытые глаза отражали только отчаяние.
Наконец, шок прошел. Сполна «насладившись» увиденным и не проронив ни слезинки из прекрасных миндалевидных глаз, девушка резко развернулась и быстрым шагом пошла прочь.
Раздавленные зерна каплями алой крови отмечали ее путь, а губы шептали: