Оба привратника в глубине души презирают свою работу, но уважают и гордятся местом, в котором живёт Великая История Жизни. А он неназываемый, третий, смотрящий за ними.
Авром шёл и думал, как мудро воспитывают в семьях Джудех и Нусейбе, если арабы справились с отвращением и осознали, как приятно просто копить ненависть, и незаметно вымещать её на других.
Сегодня Святой День. Праздник. Сегодня он не встретит вечно спорящих приблудных литваков, гордо носящих лапсердак и меховую шапку, но, так и не научившихся себя вести. Мимо не проскользнут тенями бледные, всегда серьёзные дети из расположенного неподалёку хасидского садика. Только Аврому было позволено в Субботу, нарушив традиции, идти по серым, яростно прогреваемым солнцем древним плитам.
***
Вязко обволакивающая сырая болезненная тьма давно забралась под мокрые футболки.
— Ээээ… — начал Ванька, судорожно нащупав для начала теплое плечо друга. — Ты свет-то включи!
— Сейчас. Я ориентируюсь, подожди минуту.
— Угу, лаконичненько. Я вот тоже ориентируюсь. Внизу в районе колен вода. От жажды не помрём. Правда, судя по всему, кроссовки в грязи. Значит, помрём от поноса. Это хорошо. Потому что от голода дольше. Сверху очень темно. Руки упираются в камень. Мы в каком-то каменном мешке…
— Цистерна.
— Что цистерна?
— Я определился. Связь тут хорошая. Мы в Старом Иерусалиме. Приземлились правильно. Находимся в цистерне-водосборнике под фундаментом монастыря Святого Антония. Через кладку расположен колодец Святой Елены. Но нам надо наверх. Сто метров, и будет проход мимо Часовни Вардана и далее, под фундаментом Церкви Обретения Креста. Если всё пойдёт хорошо и нигде не будет завалов, мы через шестьсот метров попадём в катакомбы под Пределом Тернового Венца, а там, как говорит дядя Андрей, и «рукой подать».
Дима старался объяснять последовательно. Курчатовы уважали порядок. Все непредвиденные обстоятельства всегда раздражали Андрея Дмитриевича. Иван был его сыном и, несмотря на отношение, оставался его хозяином. В случае возникновения неприятностей, последствия могли быть ужасными, и живущий настоящей человеческой жизнью, киборг это хорошо понимал.
Ванька оглушительно чихнул, прервав повествование и невеселые мысли друга. Вытер нос локтем и, вздохнув, постановил:
— Ну, наверх, так наверх. А то, не хватало, чтобы через сто лет два заглянувших в это болото археолога нашли здесь наши российские внутренние паспорта!
***
Любой профессиональный скалолаз убедительно бы разъяснил Ивану, что забраться по каменной тысячелетней римской кладке без снаряжения наверх — практически невозможно. Но Ванька, как нормальный московский студент, имеющий опыт пеших походов, этого не знал. Редкие контакты с горными вершинами ограничивал посещением Ай-Петри и горнолыжным курортом Азау в районе Нальчика. Поэтому, когда Димон пригласил его, пристроится у него на спине, без споров, согласился и быстро повис мешком, закрепив для надёжности ноги на груди друга, в районе подмышек. Предварительно, бережливо сняв кроссовки, он повесил их у себя на шею за шнурки.
Производители, тьму веков назад создавшие киборга, тоже поставили бы сто к одному против того, что Димон никогда не поднимется с такой ношей по отвесным стенкам. К счастью, и Димыч не задумывался об этом. Ведь киборги не умеют волноваться по пустякам!
Поэтому ребята не сомневались в своей способности вылезти из каменного мешка.
Дима трижды глубоко вздохнул и, нащупав какой-то незначительный выступ, прыгнул. Попытка удалась с первого раза и, практически прилипнув к отвесной стене, парень бодрым пауком полез наверх.
Широко расставив руки, он карабкался, отрывая по очереди то правую, то левую руку, цепляясь ногами за практически незаметные приступки. Такие действия вызвали бы у профессионалов смех, но «жаба прилипала» через десять минут достигла горизонтальной шахты. Ванька слез. И Димыч распластался на влажном полу, передохнуть.
***
Последние три метра, и помидорные кусты, щедро одаривавшие Курчатовых мясистыми красными плодами, приказали долго жить. Но эти метры были самыми трудными! Металлический остов теплицы, в начале казавшийся совсем близким, паразитически маячил вдалеке в течение двух часов, как вершина Джомолунгмы. Андрей Дмитриевич решил, что за свои пятьдесят с хвостиком лет он ещё никогда не чувствовал себя таким старым и уставшим.
С раздражением хватая разжиревшие за лето помидорные ветки, он безжалостно выдёргивал их из увлажнённой потом земли и швырял в кучу. На теле прокурора уже имелись многочисленные шрамы — немым укором смотрящие кровавыми полосами на бездействие аккуратно заворачивавшей в туалетную бумагу яркие плоды жены. Наташка не желала прерывать трудовой подвиг сельскохозяйственного героя.