— Шёл, значит, и внезапно потерялся. У вас сейчас физика, разве нет? — У него довольно плохо получалось играть в предсказателя.
— Французский. — А мне до жути нравилось указывать ему на ошибки. В тот момент, казалось, я чувствовал его раздражение. Не только у меня был неудачный день.
— Тем более, это на четвёртом этаже, а ты на третьем. — Он нервничал. Я слышал это по его голосу, и не хотел, чтобы всё заканчивалось.
— А что вы здесь делаете? — Не хотелось отвечать, да и ответ был очевиден. Идиот потому что.
— Дежурство… — Нехотя ответил он. Понимал, что спросил только ради того, чтобы от ответа уйти.
— Разве в Ваши обязанности не входит смотреть за порядком на переменах? — Попытка выбраться из «объятий» была тут же пресечена. И тогда я осознал, насколько всё-таки печальным было моё положение.
— А также следить за тем, чтобы никто не сбегал. — Звучит крайне двусмысленно, и я затихаю.
Намёк ясен. Остаётся только, как всегда, игнорировать голос разума, кричащий о том, что пора сматываться. Как можно быстрее и дальше. Кричит он, правда, не долго.
Когда мою рубашку приподымают, и рука оказывается под ней, я теряю способность мыслить рационально. Да и мыслить в принципе. И дышать тоже. Нельзя сказать, что это было настолько неожиданно, но от этого ситуация менее ужасной не становится.
Прихожу в чувство только тогда, когда Боуэн всё же отталкивает меня. «Что, уголовная ответственность поджимает?» — тут же проносится у меня в голове.
— Живо в кабинет. — С раздражением произносит он, будто бы это я его только что остановил.
Что-то тянет меня спросить: «В чей именно?». Но я вовремя себя останавливаю. Не хватало ещё раз нарваться. Потому уже удача на мою сторону не станет.
Когда возвращаюсь к кабинету французского, чувствую, что щёки просто горят. Осознание того, что произошло приходит с явным опозданием. Зайти в класс в таком виде было бы самоубийством. Да и что бы я ответил? «О, да ничего не случилось. Просто я струсил перед единицей и вашими вопросами, а потом, спускаясь на первый этаж встретил нашего историка-который-немного-педофил»? Да, отличное оправдание. Одиннадцать единиц из десяти. В году. И вылет со школы.
Так как до урока всё равно остаётся пара минут, я просто жду за дверью. Жду и молюсь, что больше он мне на глаза не попадётся. Звучит звонок, и я захожу в кабинет. Мэй смотрит на меня настолько пристально, что становится жутко.
— Что случилось? — На первые пару мгновений меня полностью охватывает паника, но вскоре я понимаю, что она всего лишь про звонок.
— Отец звонил, сказал, что задержится. — С облегчением отвечаю я. — Кстати и я тоже задержусь. Мне объяснительную писать.
— Значит я готовлю ужин? — Энтузиазм прям сверкает в её глазах.
— Нет, значит ты ждёшь меня. — Вот кого мне разочаровывать не приносит удовольствия, так это её. Но ситуация вынуждала.
Мэй обиженно надула щёчки, набрасывая на плечи рюкзак. Мэй всю дорогу надоедала, пытаясь отпроситься. Пусть и шли мы чуть больше минуты, но достать она успела. Так что я всё же сдался, отпустив её. Но взяв слово, что она возьмёт перекусить что-нибудь по дороге, а когда приду, сам приготовлю поесть. Мало верилось, но что оставалось?
Забавно было писать объяснительную. Так как причины как таковой не существовало. Посчитал концерт важнее? Да нет. В итоге минут пятнадцать ушло на поиск причины, и в итоге обошёлся классическим вариантом. Сдав объяснительную, хотел было отправиться домой, но кто бы мог подумать.
— Прогульщик. — От этой насмешливой ухмылки мурашки по спине, и желание побыстрее уйти домой тут же пропадает.