Таким рассеянным я не был ни разу за всё время. Мать раз пять подгоняла меня, говорила, что я «витаю в облаках» — от этих слов просто в дрожь бросало. Я вышел минут на пятнадцать позже обычного. Несмотря на то, что всегда прихожу раньше нужного — я каким-то чудом смог опоздать на десять минут. Осознать, каким образом двадцатиминутная дорога смогла занять около получаса мне не было дано.
Стоило перешагнуть порог кабинета, как тут же попал под горячую руку. Буквально за пару минут до этого, преподавателя успели вывести из себя, и тот на меня сорвался. Сунул мне в руки журнал и с гневными выкриками выдал мне билет прямиком в Ад. Я прошёл кабинета четыре, прежде чем осознал, что именно до меня пытались донести.
На четвёртый этаж. В кабинет французского и, по совместительству, истории. Боуэн так и не расписался за дежурство в пятницу. С мыслями о том, что вся Вселенная желает моей скорейшей смерти я подошёл к кабинету и застыл перед ним. Цифры «4» и «3», а также надпись «Кабинет Французского Языка», на которых кое-где облезла краска, блестят, будто бы сделаны из настоящего золота. Немного обшарпанная дверь сделана из тёмного дерева. На ней золотым отдаёт замочная скважина. Когда осознаю, что слишком долго изучаю дверь, наконец набираюсь смелости и несколько раз стучу. Кажется, будто бы попадаю в такт, в котором бьётся моё сердце. Слишком быстро. Слишком громко.
Захожу в кабинет и стою, как вкопанный. Боуэн ведь терпеть не может, когда его отвлекают. В классе абсолютная тишина. Все уставились на меня с таким любопытством — даже не скрывая предвкушают мою казнь. Преподаватель бросает на меня яростный взгляд, и я чувствую себя мышью, которую кинули на обед какому-нибудь удаву. Впрочем, длиться это даже меньше, чем мгновение. Он быстро поворачивается к классу, и его чёрные волосы, затянутые в хвост, качаются от этого резкого движения. Я отвожу взгляд к полу. Почему вообще нужно замечать такие мелочи?
Боуэн заканчивает предложение и даёт задание, после чего садится за свой стол. Хочу глубоко вдохнуть, но получается слишком рвано, судорожно. Будто бы меня всё ещё бьёт крупная дрожь. Сложно думать о том, что нужно ещё и что-то сказать.
— Подпись. — Больше чем на одно слово меня не хватает. Да и интонация, будто бы на приказ на расстрел, вынуждает заткнуться.
Он медленно — или же в тот момент я это так воспринимал, — раскрывает журнал, медленно берёт ручку… И внезапно подымается рука одного из учеников. Боуэн, разумеется, отвлекается на этого нетерпеливого человека. Выслушав, ухмыляется, складывает руки вместе и крутит ручку, при этом не сводя взгляда с отвечающего. Тот опирался на сказанное преподавателем, и прогадал. Историк говорит опираться на книгу, и не успевает вернуться к журналу, как в воздух взлетает ещё одна рука. В этот раз девчонка читает фразу из учебника. Я против воли начинаю нервничать ещё сильнее. Нетерпеливость всегда меня раздражала, а в тот момент просто выводила из себя.
Ответ устраивает Боуэна, и он даёт новое задание. Уже более расплывчатое и неточное. Зная его характер, я бы даже усомнился, что событие, дату которого он попросил найти — вообще происходило. Но всё было намного проще, и пока некоторые были сбиты с толку, несколько человек, что-то вспомнив, начали быстро листать книги.
Тем временем Боуэн перевёл взгляд на меня. Против воли сжав руки в кулаки, я отвёл свой взгляд в сторону. Я настолько увлекаюсь попытками ни о чём не думать, что вздрагиваю, когда кто-то выкрикивает правильный ответ. Девчонка просто светится от счастья. Было бы чему радоваться. Но и для меня причина тут же находится. Сделав «замечание», он всё же одобряет ответ и быстро ставит подпись. Я облегчённо выдыхаю, и даже успеваю на секунду расслабиться. Но Боуэн аккуратно закрывает журнал и только после этого отдаёт его мне. Почему обязательно было его брать? Чтобы случайно коснуться меня и заставить совсем потеряться? Вселенная меня всегда недолюбливала.
«Всё, спасибо, неприятно было повидаться, надеюсь, мы никогда больше не встретимся» — пролетает у меня в голове, пока я крайне быстрым шагом выхожу из кабинета.