Хэнк махнул рукой:
— Ерунда. Ты? Не продуктивен? А как же отломанные конечности, два сеанса экзорцизма и один неплохой сеанс игры в космического уборщика? И все за твою первую неделю в космосе?
Он не мог оторвать глаз у Коннора от лица. Таким оно было сложным.
— Вы шутите, — медленно сказал Коннор.
— Да.
— Потому что если вы не шутите, то я нахожу ваши слова оскорбительными.
Коннор поморщился снова:
— Впрочем, я в любом случае нахожу их оскорбительными. Если вы думаете, что я рад проваливать свои миссии — вы ошибаетесь.
Хэнк снова потянул руки к лицу и фыркнул в них.
— Я хотел поговорить, — сказал Коннор твёрдо. Негромко, просто, с такой уверенностью, что Хэнку захотелось развернуться, выйти и оставить его здесь одного — пусть разговаривает, Хэнку не жалко.
Но он все равно спросил:
— Ага, и о чем, например?
— Вы, люди, такие хрупкие, — Коннор сделал паузу и добавил: — Я не хотел, чтобы это прозвучало как угроза.
Хэнк смотрел выжидающе и пытался не улыбаться.
— Тебе руку отхреначило. Помнишь ещё?
— Как вы думаете, если бы руку «отхреначило» вам, вы бы смогли через семнадцать часов восстановить её и её работоспособность в полном объёме?
— Неа, я орал бы «мамочка», истекал кровью, мочой, и, скорее всего, умер бы от шока.
— Не умерли бы, — уверенно сказал Коннор. — Но вам понадобилось бы время и силы, чтобы восстановиться, без участия профессиональных медиков на станции это было бы проблематично.
— Если хочешь убедить меня в том, как это заебись, что у нас троих теперь не будет работы, потому что иначе мы могли бы тут пораниться и умереть — не утруждай себя. Я понял. Вы лучше. Вы сильнее, вы ломаетесь, как бумажные, но вы надежнее. Я понял.
Он не это хотел сказать.
Так?
— Вам нужно обратиться к специалисту.
Хэнк рассмеялся, не сдержался:
— Это не лечится, это моя личность.
— Нет, Хэнк, я серьёзно. Вам нужна помощь.
Хэнк посмотрел на него. Он чуть не сказал: и что? Ты предлагаешь мне свою? Потому что конечно же ничего Коннор не предлагал.
Хэнк прогнал ладони по коленям, вытирая их о ткань комбеза:
— А это, парень, уже не твоя забота.
Коннор смотрел серьёзно. Надо было пошутить про злость, аневризму и «не держи в себе»…
— Если вас это успокоит, рано или поздно в широкое употребление введут медицинских нано-ботов и человек снова сможет продуктивно работать в местах с повышенным риском для жизни.
— Мы и так неплохо справлялись.
— Вы правы, Хэнк. Неплохо. Но недостаточно в условиях современной земной экономики.
— «Вы правы, Хэнк», — передразнил он, — обращайся уже ко мне на «ты», ради бога. Чувствую себя старым.
— Вам пятьдесят три.
— Я знаю. Не надо это так говорить, как будто я ископаемое.
Они смотрели друг на друга прямо, и Коннор сказал:
— Я прошу прощения, что поставил твою жизнь под угрозу.
«Твою».
— Но ты же «не мог знать». «Совершаешь ошибки». Что там ещё? Отправил отчёт в Киберлайф, — трудно было понять, он пытался не улыбаться, или заставлял себя улыбнуться. Но лицо болело.
Он, оказывается, злился — вот это была новость, он сразу и не заметил. Самое время было вести себя как мразь.
Коннор, кажется, молчать не собирался, он пригладил волосы ладонью — бесполезное занятие — жестом, которого Хэнк у него раньше не видел:
— Предыдущий случай не ставил под угрозу жизнь экипажа. А этот поставил, за это я обязан извиниться.
Зачем ему вообще приглаживать волосы? Ещё и так демонстративно.
Стоп.
Мысль ускользала, мысль хотела остаться у Коннора на волосах, и плевать, что он там говорит своим нелепым голосом. Хэнк сделал над собой усилие и вдумался. А когда вдумался, засомневался, что услышал все правильно.
— В смысле не ставил? Насколько я помню, тебя там самого колбасило, будь здоров.
— Я — не часть экипажа, Хэнк, — он не сказал это мягко, он сказал это спокойно, как говорят: нет, я не могу сегодня, давай завтра.
Да ладно ему, он же не может это всерьёз…
— Ты шутишь.
— Нет, — Коннор, кажется, даже не издевался, просто говорил, как есть. — Я не субъект, Хэнк. Я не член экипажа. Я заменяем.
Это «как есть» звучало отвратительно.