– А здесь эээ мило. И фотографии в рамках.
Слева в рамке – просто закат над горой, чья-то вытянутая рука в самом углу попала в кадр, наверное, фотографию оставили шутки ради, или из-за общих воспоминаний. С фотографии справа на него смотрит собственное улыбающееся лицо – он в вязаной шапке и замотан шарф, а у человека-в-черном длинные волосы и он смотрит в объектив с невыносимо мягким выражением собаки, которая стоически выносит маленьких детей и их ненамеренную фамильярность.
Так значит это правда.
Не то чтобы фотографии не могли быть подделкой – как технического, так и магического свойства, но всё-таки ему сейчас совершенно неясно кому и зачем нужно было бы так заморачиваться.
Больше всего ему хочется сейчас остаться наедине и обдумать. Или выспаться, а потом обдумать. Но всё равно наедине. Ему нужно собраться с мыслями – а сейчас мысли расползаются во все стороны, и ему страшно хочется спать.
Он смотрит на человека-в-пыльном-черном-пиджаке и, сглатывая комок в горле – этот человек всё еще может оказаться жутким сталкером – говорит:
– А это зеркало всегда так используется?
– По утрам это просто зеркало.
Мне ведь стоит спросить, как его зовут, да? Он же мой парень, кажется.
Эта мысль вызывает у него жуткое отторжение.
– У нас есть общие знакомые?
Понял ли человек в черном, почему он это спрашивает? В любом случае, он просто смотрит на его пару секунд, а потом начинает перечислять:
– Стренджи, мой работодатель Гилберт Норрелл, хотя у вас с ним не лучшие отношения, Хонифут – твой приятель, его жена от тебя в восторге, Эмма Уинтертаун, – он хмыкает, – она мало от кого в восторге, но ты – один из тех, к кому она относится более или менее сносно. Она, не побоюсь этого слова, с тобой дружит.
– Вот как.
Сегундус снова тянется к их общей фотографии, берет её в руки, как будто ищет её поддержки. Эти люди, которых он не помнит, кажутся счастливыми. Ему действительно несколько минут назад хотелось упасть и умереть, сейчас, наверное, тоже, но желание помыться с каждой секундой становится сильнее. К тому же это отличная возможность оказаться наедине с собой и закрыться от черного человека хлипкой застежкой на двери ванной. Подумать. Хоть немного пораскинуть мозгами в полном одиночестве.
– Здесь есть удобства? Я хотел бы принять душ, если можно.
О, это была долгая фраза. Джону странно, что у него сейчас вообще получилось её выговорить.
Черный человек смотрит хмуро и с сомнением. Но говорит:
– Конечно.
***
Ему хочется вспомнить хоть что-то, глядя на полочку с щетками, хотя бы которая из зубных щеток – его. Но всё, что он успел увидеть в этом доме, кажется ему совершенно незнакомым. Ни чувства дежавю, ни малейшего проблеска узнавания. И это абсолютно незнакомая маленькая ванная с белыми полочками, выложенная белым и голубым кафелем, с маленькими белыми птичками на голубой занавеске душевой кабины.
Он смотрит на себя в зеркало долгие несколько минут, сравнивает с тем счастливым человеком с фотографии. Сравнение выходит, конечно, не в пользу его-теперешнего. Из-за мешков под глазами он выглядит просто жутко. Волосы слиплись, кусочки гнилых листьев выглядывают из спутанных прядей, в уголках глаз морщинки стали заметнее, а вена у глаза выпирает сильнее, чем раньше. И в целом, у него какое-то совершенно зеленое лицо – было бы здорово, если бы виной было плохое освещения в ванной, но почему-то он в этом сомневается.
Он вздыхает, снимает рубашку и белье, укладывает их на стиральную машинку и запирается в душе.
Душ – это счастье. Тугой напор при соприкосновении с его кожей на некоторое время отгоняет тяжелые мысли. Ему по-прежнему не комфортно, но на пару минут он почти об этом забывает. Есть только вода – он вспоминает о Чилдермассе и направляет водяные струи себе в лицо. Просто перестань думать о той пиздецовой ситуации, в которой оказался, хотя бы на несколько минут.
Почему? Если они живут вместе, почему он оказался там, где оказался? Почему он провел там неизвестно какое количество времени? Почему он ничего об этом не помнит? Почему он не помнит несколько последних лет его жизни?
Что он сделал? Что они сделали? Как это исправить?
Из-за неожиданного стука в дверь он вздрагивает и холодеет. Глупо, конечно, но он сейчас не в лучшей форме, зато – в не знакомом окружении и он по-прежнему не уверен, что этот пыльный черный человек с черными глазами говорит ему правду.
Он быстро выкручивает краны на душе – вода замолкает – и тревожно говорит:
– Да?
Голос черного человека из-за двери звучит еще глуше, чем раньше.
– Я принес полотенце. Оставлю здесь на ручке.
– Ладно.
Черный человек, кажется, в нерешительности стоит возле двери, а потом говорит:
– Я буду в гостиной.
– Ладно.
Сегундус спохватывается. Да, точно.
– Я!.. я хотел спросить!..
Черный человек останавливается.