Она вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой двери. Барышня осталась одна.
— Я знаю, в чем дело, — шепнул Фадлан на ухо Моравскому. — Будет энвольтование любви. А так как дело идет о возвращении любимого человека, то будет и энвольтование ненависти. Я предупрежден для того, чтобы помешать злому делу и наказать виновных, — мне нужно действовать.
Моравский удивленно взглянул на него.
— Я удалюсь на некоторое время и займусь ими, профессор. А вы оставайтесь и наблюдайте, это для вас любопытно. Мы скоро увидимся, через несколько минут. Но очень прошу вас, — не забудьте закрыть крышку зеркала, когда видение окончится.
Моравский молча кивнул головой.
— Не забудьте же закрыть аппарат, это очень существенно, — еще раз напомнил Фадлан и покинул Моравского.
Моравский продолжал наблюдать видение.
Теперь барышня сидела, опустив свою хорошенькую голову на руки; по лицу пробегала легкая судорога, кривившая ее губы. Она, должно быть, мучилась и нетерпением и страхом.
Маленькая дверца отворилась, в комнату вошел высокий человек, одетый в черную длинную хламиду. Лицо его скрывала небольшая бархатная полумаска. Его толстые чувственные губы и торчащие уши изобличали семитическое происхождение. Человек молча поклонился барышне и сел за стол напротив.
— Вы желаете вернуть себе любимого человека?
— Да.
— Принесли ли вы его изображение?
— Да.
— Принесли ли вы и другое, — о чем вам было передано?
— Да.
— Я приготовлю его изображение из воска и закляну его. Я приготовлю напиток, каплю которого вы прибавите к его питью. Имеете ли вы возможность и желание сделать это?
— Да.
— Он вас любил раньше?
— Нет… он был внимателен ко мне. Он любит другую, он — жених. Он меня не замечает, а раньше… Не знаю, любил ли, но ухаживал за мной.
— Я приготовлю ее изображение из воска и закляну ее. Я приготовлю пищу, которую вы передадите ей. Имеете ли вы возможность и желание сделать это?
— Да.
— Принесли ли вы ее изображение?
— Да.