<p>
Пришедший ему на ум предмет — емкость с самогоном на зверобое, темным, как виски, стоит в холодильнике. отведать его ложной легкости и обжигающего тепла в прошлый раз удалось лишь пару капель, которыми она угостила его перед походом на чердак, и теперь он столь смехотворными количествами довольствоваться не намерен. Харви отвлекается на какое-то полотенечко, которое находит на ручке плиты и старательно мочит холодной водой под краном, а развернувшись, выясняет, что он уже стоит, приложившись к поллитровой банке, у раскрытого холодильника в золотистых рассветных лучах, которые проникают сквозь разбитое окно и высвечивают его торчащие волосы платиной, а жидкость в банке таинственным янтарем. купленное, небось, у местных жителей пойло — весьма крепкое, но чистое и такое мягкое, что даже почти не жжет, и для того, чтобы оторваться, ему требуется сознательное усилие, и совершает он его не столько потому, что ряд планов в результате чрезмерного опьянения может сорваться, а потому, что давно не спал и не ел и болеет, и буйство не подразумевает заботу о ближнем, а риск его в этих обстоятельствах абсурдно велик.</p>
<p>
— На, — говорит он, переведя дух, и протягивает тару. — Только не слишком увлекайся, а то не только мозги можно промыть, но и желудок на раз, если перебрать.</p>
<p>
— Сними рубашку, — велит Харви, в ответ на что Иден шумно ставит банку на стол и молча глядит на нее с видом насмешливым и немного раздраженным, так что ей приходится в конце концов подойти к нему, пристроить мокрое полотенце рядом с банкой и заняться его пуговицами самостоятельно. она внимательно смотрит на свои пальцы, которыми их расстегивает, не находя в себе сил встретиться с ним взглядом, и без того стремительно краснея. наконец, с пуговицами покончено, но Иден не шевелится, пристально за ней наблюдая с кривой усмешкой на устах, ему нравится четкость, с которой в ней читается внутренняя борьба, и то, как она себя заставляет, в конце концов она все же стаскивает с него рубашку без какого-либо участия с его стороны, болезненно нахмурясь оттого, что пропитанная кровью ткань в месте пореза прилипла к ране и ее требуется отклеить.</p>
<p>
— Слушай, Харви, — произносит он ей в самое ухо, выдыхая терпкий запах зверобоя на спирту. — Тебе вообще приходилось за свою жизнь что-нибудь ломать?</p>
<p>
— Да, — отвечает Харви, наконец, справившись с собой, храбро поднимает на него взгляд своих ясных глаз, серых, а не зеленых, как у него, хотя осознавать это странно, потому что в тот момент, в единственном месте помимо чердака, куда в этом доме за день вообще попадает солнце, Иден практически уверен, что находится здесь один и ведет в форме диалога странный сбивчивый монолог, но глаза у нее серые и такие светлые, что кажутся в проходящем свете совсем прозрачными, она берет со стола банку и делает большой глоток, не отводя взгляда, морщится, задохнувшись от непривычной крепости, но ценой стоических усилий не кашляет. — Ногу, — хрипло продолжает она и щедрым рывком плещет самогоном ему на плечо. Попадает довольно метко, и боль от этого следует внезапно резкая, как будто бы куда более, чем от самого стекла, но Иден плевать хотел, он даже не щурится и глаз не отводит, она возвращает тару на прежнее место, чтобы взять полотенце, и тут он делает какой-то неуловимый жест, словно фокусник, так что она не сразу понимает, что произошло, и в первую секунду допускает, что футболка ее просто бесследно растворилась в воздухе, но он тут же тычет вещь ей в руки, как материал для перевязи, лишая возможности отвлечься, и говорит:</p>
<p>