— Неплохая мысль. — Она села на высокую кровать. Усталость от долгой поездки настигла ее, и Патриция представила, как растянется на удобном матрасе и заснет с посеребренным луной лицом.
— В котором часу похороны?
— В полдень. В восемь я буду готовить завтрак.
— Звучит здорово. Увидимся утром.
— Спокойной ночи.
Она наклонилась, чтобы расшнуровать кроссовки, и заметила краем глаза, что его тень так и не сдвинулась с места. Причину угадать было несложно.
Патриция наклонилась... а на ней не было бюстгальтера.
Эрни явно любовался открывшимся видом.
Затем она посмотрела на него с тонкой улыбкой.
— Что-нибудь еще, Эрни?
Он резко отвел взгляд от декольте, прочистил горло и выпалил:
— А, да нет, просто здорово, что ты приехала!
Эрни выбежал из комнаты и закрыл дверь.
Мужчины.
Но ведь она сама напросилась, не так ли? Ходить без бюстгальтера при ее-то груди? Неожиданно в ней проснулась задира.
Пустяки. По крайней мере, бедняге есть теперь, о чем помечтать.
Оставшись одна, она выключила прикроватную лампу, переоделась в ночную сорочку цвета мяты и, не раздумывая, последовала совету Эрни.
Теплый воздух и стрекот цикад мгновенно залили комнату. Патриция почувствовала, как ее накрывает спокойствие. И Эрни был прав: вскоре в комнате, залитой лунным светом, духота знойного летнего дня смешалась со свежей прохладой залива и ароматом сосен.
Душистый воздух и пульсирующие звуки заставили Патрицию рухнуть на матрас. Усталость разлилась по телу приятной волной, когда она потянулась, поджав пальцы на ногах и изогнувшись, как кошка. Подчиняясь непонятному импульсу, ее руки опустились на бедра, скользнули под сорочку. Стоило закрыть глаза, и Патриция тут же представила, что ее касается сама ночь. Бедра задрожали от возбуждения, и, когда пальцы прошлись по животу и уже готовы были скользнуть в трусики, неожиданно проснулась совесть.
«Что я делаю?! — ругала она себя. — Устала до смерти. Нужно идти спать. Почему я так возбудилась? Мне же завтра на похороны!»
Темнота сгустилась вокруг Патриции, и только клин лунного света лежал рядом с ней, словно перламутровый любовник. Цикады гудели и гудели, убаюкивая ее своей первобытной колыбельной. Она задремала, и...
Боже.
Сон накинулся на нее, как ночной хищник.
Она лежит на полу гостиной, нагая, и ее лодыжки скрещиваются на спине безликого человека. Патриция знает, что это ее гостиная в Вашингтоне, потому что видит свое деловое платье, туфли на высоких каблуках, блузку, брошенную поверх портфеля, который она всегда держит рядом с журнальным столиком. Картина Ротко, которую она купила Байрону на прошлый день рождения, висит над искусственным камином, а на каминной полке стоят хрустальные часы, которые муж подарил ей на годовщину. Знакомые вещи, живое воплощение совместной жизни с Байроном, и она любит их. Но сквозь паутину возбуждения, застилающую глаза, чувствуя, как напористо двигается в ней любовник, она замечает, что хрустальный циферблат часов треснул, а Ротко висит вверх ногами.
Оргазм стискивает ее. Дыхание перехватывает, и она пытается взглянуть в лицо агрессивному партнеру. Патриция ожидает увидеть Байрона, но не может разглядеть его лица, к тому же тело, что ее касается, совсем не похоже на пухлое тело мужа. Совсем наоборот — оно поджарое и мускулистое.
«Боже мой, жестче, не останавливайся», — думает она, закусывая нижнюю губу, и желание тут же исполняется. Твердый пенис, вторгающийся в нее, ускоряет темп, прижимая ее к доскам пола. Еще один оргазм проносится сквозь Патрицию, и в тот же момент любовник изливается на ее живот и грудь. Он опускается на колени между ног Патриции, любуется ей, берет за руку и водит пальцами по лужицам теплой спермы.