— Нет, Его Сиятельство не терпит чужой прислуги в своем доме. Вы правильно догадались, помогала я дамам. Я ведь до того, как Его Сиятельство меня в свой дом взял, у помещика жила, трех барышень одевала… Только про дам Его Сиятельства барыне знать не след, а то еще подумает, что он мужчина свободных нравов… И что прислуга из такого дома для ее дочери совсем не подходит…
— Ну подходишь ты или нет, решать Анне, а не ей. А Анна, видимо, уже решила, раз ты приехала. Только вот надо как-то на Якова Платоныча воздействовать, чтоб и он был за то, чтоб ты служила в их доме.
— А он может быть против, потому что мне Его Сиятельство будет платить, а не он сам? Что при его жаловании держать такую прислугу накладно, а чтоб его дядя мне платил, на такое он не может согласиться, так как это не в его характере?
— Марфа, ты Якова Платоновича и пяти минут не видела, а судишь о нем, будто всю жизнь его знала… Но что интересно, правильно судишь…
— Барин, я князей Ливенов знаю много лет, — серьезно ответила Марфа. — Этого хватит, чтоб полагать, что сын Дмитрия Александровича, скорее всего, пошел в него самого и его брата, хоть и воспитан ими не был… И это не гордыня, а достоинство… Что человек сам на себя рассчитывает, а не на других, как некоторые… Просто Яков Дмитриевич, сиротой выросший, еще не понял, что семья — это те люди, чью помощь принять — это не уронить своего достоинства, это позволить родным людям позаботиться о тех, кто им дорог. Как Дмитрий Александрович заботился о Павле Александровиче. Как Павел Александрович теперь заботится о Сашеньке и хочет заботиться о Якове Дмитриевиче и Анне Викторовне… Время ему нужно, чтоб подобное осознать…
— Марфа, мне кажется, Павлу Александровичу будет очень не хватать тебя.
— Будет. Но он понимает, что в доме Якова Дмитриевича и Анны Викторовны я сейчас нужнее. Он очень многие вещи понимает и в людях разбирается, чувствует их. Такое не каждому Бог дает.
— Да, далеко не каждому. Я вижу, с каким уважением ты относишься к Павлу Александровичу. Хотел бы спросить тебя, имеет ли для тебя значение, что Яков Платонович — побочный сын Дмитрия Александровича?
— Для меня важно только то, что он сын Его Сиятельства. А при каких обстоятельствах он появился на свет, нет. Я очень рада и за Павла Александровича, и за Александра Дмитриевича. Они ведь люди одинокие, особенно Павел Александрович, только вдвоем и остались после кончины Дмитрия Александровича, с другой-то родней у них связи нет. А тут счастье им выпало — близкий родственник нашелся, такой приличный человек, да еще с прекрасной женушкой. В Павла Александровича словно заново жизнь вдохнули с приездом Анны Викторовны. Он очень сильно убивался по Дмитрию Александровичу, хоть и старался не показывать этого, да и Саша тоже по батюшке горевал безмерно. А теперь Павел Александрович духом воспрял — и потому, что родственники появились, и, чего уж греха таить, если с ним что случится — служба-то у него вон какая опасная, то Сашенька ни один-одинешенек на свете будет. Яков Дмитриевич с Анной Викторовной его в одиночестве не оставят.
— Это так, они Александра не бросят… Пойду я, Марфа, еще одного извозчика найду, а ты около вещей постой. И называй меня Виктор Иванович, в доме князя-то, наверное, обращение барин никогда и не употреблялось.
— Нет, конечно, только Его Сиятельство. Барин только мужики лапотные сказать могут, а домашняя прислуга знает, как правильно к князю обращаться. Я подожду Вас, Виктор Иванович, Вы за вещи не беспокойтесь, не растащат их.
«Хороший у Анны Викторовны батюшка, переживает и за нее, и за зятя», — подумала Марфа. Она понимала, чего опасался адвокат Миронов. Когда она жила у помещика Пшеничникова, в соседнем имении у барина был побочный взрослый сын, которого он прижил в юности, задолго до женитьбы. Сын жил в городе и иногда приезжал к нему. Он был не от дворовой девки, не от крестьянки, а от мещаночки, которую выдали замуж, чтоб скрыть позор, поэтому незаконнорожденным не считался. Муж его матери был хорошим человеком, принял его, понимая, что из мальчишки девятнадцати лет, который наградил барышню ребенком, отец никакой. Когда мальчик стал постарше, ему рассказали про отца-помещика, поскольку он стал настаивать на том, чтоб незаконный отпрыск приезжал к нему в гости. Этим визитам не противилась и жена барина, поскольку понимала, что подобное в жизни случается, особенно по молодости, когда как говорится, кровь кипит. Да, сын у мужа есть, но их общим сыновьям не соперник, так как по закону считается ребенком мужа своей матери, а не ее супруга. Но Марфа видела, с каким презрением слуги в доме барина относились к молодому человеку. Но вели себя так только тогда, когда, как считали, их никто не видел. Байстрюк, сын мещанки, у которой муж тоже мещанин, в их понимании уважения не заслуживал, их-то хозяин был из дворян… Отец Анны Викторовны, видно, про такие случаи тоже знавал и беспокоился, что прислуга, много лет прослужившая в доме Его Сиятельства, могла посчитать новых хозяев недостойными родства с князьями Ливенами и тем или иным способом попытаться осложнить им жизнь.
По дороге к месту, где у вокзала собирались извозчики, Миронов подумал, что такую служанку как Марфа днем с огнем не найти. Князь Ливен, наверное, как говорится, от себя оторвал, направив ее в Затонск к родственникам.
После того, как прозвучал гудок и поезд тронулся, Анна с Марией Тимофеевной пошли в сторону, где ранее стоял багажный вагон. Штольман от них отстал, так как его задержал Карелин, который тоже был у поезда и только что проводил свою даму.
— Никаких известий, Яков Платонович?
— От полковника Дубельта никаких, пока рано. Анна Викторовна приехала от князя. Пусть отдохнет пару дней после поездки, а потом я попрошу ее попытаться поговорить с духом Вашей жены. Я дам Вам знать, когда она будет готова сделать это.
— Премного Вам благодарен.
Анна увидела, что Марфа на перроне была одна.