— Пойдём… — раздался вкрадчивый голос. Я узнал тембр Профита.
Он прошёл под своды входа, едва задев меня плечом, обернулся и пригласительным жестом, позвал за собой в темноту. Я повиновался. Чернота обволокла меня на мгновение и стремительно растаяла. Мы стояли посреди помещения с приглушённым освещением. Вокруг за небольшими столиками сидели люди. Вернее, при беглом взгляде они показались мне обычными людьми. Впереди виднелась барная стойка. Профит уверенно зашагал, ведя меня за собой.
— Я привёл его… — тихо проговорил он молодому бармену с миндалевидными глазами цвета маслин. — Позови её.
Тот удалился, а Профит повернулся ко мне, облокотившись на стойку, втянув через трубочку из стакана фиолетовую жидкость.
— Будь любезен, она всё-таки твоя мать…
Незнание не поставило меня в тупик. Лишь проснувшийся интерес щекотал внутренности. Она появилась из темноты. Совершенно двухмерная, плоская женщина-рыба. Тело её покрывала перламутровая сине-зелёная чешуя, которая богато переливалась. Человеческая кожа проступала лишь на лице, шее, обнажённой груди и кистях рук. Низа девы-рыбы я не увидел, предполагая наличие хвоста, как у русалки, но как она ходила на нём вертикально, я даже не старался понять. Голову её, как накидкой, скрывала чешуя, но человеческое лицо открыто наблюдало. Дева Камбала изучала меня холодными глазами. Глаза эти виделись всем глубоко духовными, отражающими устойчивость к мирским страстям и отсутствие чувственности, но мне они виделись пустыми и безразличными, неживыми глазами и ничего не отражающими. За спиной её я разглядел семь гарпунов, торчащих из раненной чешуи, как напоминание о пережитой когда-то боли. Или… она постоянно испытывала боль, терзая себя, я не знал.
Она положила кисть руки на столешницу, прикрыв что-то ладонью. Пододвинув ко мне, она убрала свою тонкую руку и односложно проговорила:
— Вот…
Передо мной лежало удостоверение, напоминающее по форме студенческий билет. На пурпурной корке золочёными буквами всё той же стилистической арамейской вязью было написано «Свидетельство о рождении». Я взял свидетельство в руки и открыл на первой странице. Моя фотография три на четыре: недовольное лицо, полное невозмутимости и пирсинга, грязные волосы выбились из-под зелёной шапки.
— Нигде не умеют снимать на документы, — подытожил я, усмехаясь.
Далее в графе родители числилась в пункте «мать» Дева Камбала, а графа «отец» пустовала. Я снова рассмеялся и попросил карандаш. Бармен с миндалевидными глазами услужливо бросился искать его под барной стойкой и протянул мне обрубок графитного карандаша. Сжав обрубок пальцами, я нацарапал в графе «отец» словосочетание «Святой Дух». Оставшись довольным собой, я язвительно спросил Деву Камбалу:
— Как ты можешь быть Святой и Непорочной, если я твой сын?
Она не ответила, лукаво поведя холодными глазами и слегка улыбнувшись, развернулась и ушла.
— И где ответ? — разочарованно спросил я, обращаясь к Профиту.
— Это верх неприличия и неуважения, — ответил Профит, оторвав губы от трубочки, и напиток внутри неё побежал вниз. — Хорошо, что никто не слышал, — проговорил он, качнув головой в сторону сидящих в полутьме.
— Схлопотал бы пиздюлей? — не унимался я, скаля зубы.
— А как ты думаешь? Они — её паства. Истинно верующие и почитающие, причащающиеся её икрой.
— Верно… как я мог забыть… — пробурчал я, — …опиум для народа.