— Ты… такая соблазнительная, рыжая. Если бы я был праведным христианином — провозгласил бы на тебя анафему… — вкрадчиво проговорил я в её бархатистое ухо и запустил руку под тунику, скользя пальцами по внутренней стороне её бедра.
— У тебя изощрённые комплименты, — вполголоса ответила она, улыбаясь уголками губ.
— Переезжай ко мне, — предложил я.
— Но… — О, как я не хотел слышать от неё сомнений, оправданий и неуверенности!
— Не нужно ничего особенного с собой набирать. Просто побудь со мной какое-то время. Ну, пожалуйста… — проныл я, не останавливая игру пальцев по её внутренним струнам.
И она согласилась. Согласилась лишь на один день. На одну ночь. Но этого казалось мне вполне достаточно. Я мысленно ощутил торжество, не сомневаясь в своей будущей победе.
Я привёл её домой. Домашние умело скрывали свои эмоции, не придавая лишнего внимания моим гостям. В конце концов, они видывали многое за годы моего пребывания в старших классах школы, да и позже, чего скрывать. Сейчас в их глазах я был бездельным прожигателем жизни без постоянного места работы, и появление девушки на ночь глядя — было вполне логичным и естественным.
Я впустил её в свою сумрачную комнату, не затрудняясь, чтобы включить свет. Её силуэт был идеален на фоне незашторенного окна, такого же одинокого, оголённого, как мои внутренние провода, надорванные, искрящиеся, готовые с секунды на секунду воспламениться. Я хотел растворить её в этой темноте, чтобы она впиталась в моё опустошённое тело, как эта ночь, как мрак, сокрытый в моей душе. Но солнце её волос прорезало мою ночь, солнце её ослепляло. Я горел, я сгорал дотла всякий раз, когда она одаривала меня взглядом своих глаз, обдавала теплом дыхания, нежностью касаний. Я сжигал сам себя, я горел вместе с моим внутренним Богом. Она убивала его во мне. Вот он горит, горит на кресте. Иголки по телу взбираются к затылку, покалывают татуировку на шее. Это ли не любовь, когда исчезает всё, сгорает за ненадобностью? Губительно больно и опьяняюще прекрасно! Мы как антонимы друг друга, цвета на контрасте, колючее и мягкое, дикое и домашнее, как возбуждение и спокойствие, холодное и горячее, тьма и свет. Мы взаимоисключали схожести, неся каждый свою миссию, играя свою исключительную роль в жизни друг друга.
Капли дождя, брякающие по карнизу нотами расстроенного фортепиано, усмиряли мои взбудораженные мысли. Разложенный холостяцкий диван молчал в тёмной тишине комнаты, пружины его не скрипели, не танцевали ритмичный клубный танец. Он застыл как сама ночь, погрузившись в туман, как наши фигуры, одетые, лежащие на «пионерском» расстоянии, умиротворённые и почти недвижимые. Лишь волосы наши спутались. Рыжие проникали в синие, красные оттенки огня гасли в ультрамариновом холоде, каштановые отблески вспыхивали в кобальтовом море, как лучи надежды.
Она уснула. Я сел на край дивана, звучно, резко вдохнул порошок из жбана и поставил его на тумбочку. Ночное небо окрасилось пурпуром, и я понял, что пора… Мне предстояла охота.
Анубис ждал меня у подъезда. Он был одет в кожаные мотоциклетные брюки, на поясе у него висела верёвка, нож и небольшая сумка, словно бы под какие-то инструменты. Невдалеке стоял чёрно-красный спортивный мотоцикл. Анубис кивнул «доберманьей» головой, чтобы я следовал за ним. Сев на мотоцикл, он вручил мне рогатый шлем, с открытыми пазухами для глаз, носа и рта. Нахлобучив демоническую маску на голову, я сел позади него и нерешительно коснулся его мохнатой спины, ощутив, какая у него короткая и одновременно гладкая шерсть.
— Держись крепче, — рявкнул он, чувствуя мою неуверенность.
Мотор забурчал, и стальная стрела рванулась вперёд. Мы стремительно гнали по чудовищно узким улочкам, едва не цепляя мятые мусорные баки, скользя по индиговым лужам, которые сейчас отражали нелепое пурпурное небо, мы чудом входили в крутые повороты на 90 градусов. Дыхание моё срывалось, когда быстрые потоки влажного воздуха врывались в нос. Я беспомощно, по-рыбьи, открывал рот, понимая, что вот-вот задохнусь. Я уткнулся шлемом в шерстяную спину Анубиса и закрыл глаза, отдаваясь во власть его мастерства и везения. Ехали мы недолго. Анубис сбавил скорость, дав мне возможность отпрянуть от его спины, и заглушил мотор. Я сбросил рогатую маску, отдав её Анубису, и внимательно осмотрелся. Это был ничем непримечательный тёмный проулок, где между домами виднелся проход во двор, заставленный пурпурными мусорными баками. Глухая тишина немного пугала. Лишь оборванные объявления шелестели на стенах при полном штиле. С низкого карниза слетел проснувшийся голубь.
— Пур-пурпур… — проворковал он, поднимаясь в устрашающее небо.
— Нам придётся спуститься в канализацию под её домом, — пояснил Анубис и полез в мотоциклетный ящик. — Змеи обычно живут в канализации недалеко от жилища жертвы.
Анубис добыл из ящика накрытую полотнищем клетку и строго посмотрел на меня.
— Что в ней? Приманка? — бросил догадку я.