— Сегодня было как-то слишком, — сказал я, будто бы самому себе, — я сорвался, я уже готов был врезать ей. Серьёзно, — после паузы добавил я. — Поэтому свалил. Просто ушёл, куда подальше. Я уже не могу сдержать ярость, она накатывает на меня, как цунами. Я… кажется, с трудом себя контролирую, — выпалил я.
— Я бы сказал, что это патология, если бы не знал тебя и всей предыстории. И чего же конкретно она хочет от тебя? Как все бабы? Действий? — нахмурился Анубис. — Они же обычно чего-то хотят… кардинально диаметрального.
— Говорит, мы слишком разные, — улыбнулся я краем рта, — знакомая песня, правда? Мы вдруг стали слишком неподходящими друг другу. Плюс… Я ни к чему не стремлюсь, никуда не двигаюсь, я — диванный воин, живущий в ирреальности, и не могу предложить ей ничего, кроме «прожжённой души, опьянённого мозга и неумелой куртуазности». — Я забарабанил пальцами по столу, улыбаясь разбухшим сухофруктам в стакане. — Самое смешное, полагаю, это то, что она права.
— Неумелая куртуазность — это уже слишком, это всё равно, что обвинить парня в длине члена, — нахмурился Анубис и резко поднялся.
Бросил на стол несколько купюр и мелочь. Повёл крепкой рукой по моему костистому плечу, предлагая выйти на воздух. Я отодвинул стул, надев чёрный капюшон и запахнув полы куртки-мантии, нечаянно задел стол, на котором звякнули стаканы с чайными ложками, и прошёл следом за Анубисом в стеклянные двери и дальше… по пустынной улице. Он махнул рукой, как заговорщик, требуя следовать за ним в подворотню. Анубис огляделся в поисках видеокамер. Это сейчас редкость для центра Москвы, но нигде возле этих обшарпанных стен камер не наблюдалось. Он присел на раздолбанный каменный парапет, выудил из потайного кармана высоких ботинок самокрутку. Он раскурил её, наполняя гнилой закоулок запахом нижнего белья Марии Ивановны, и протянул мне для затяжки.
— Наркотики предлагаешь? — съязвил я, ухмыльнувшись, и протянул руку навстречу приветливо теплящемуся косяку.
— Конопля — это не наркотик, это… природный антибиотик, — на полном серьёзе ответил он, — но в твоём случае — успокоительное. Как твой лечащий психотерапевт настоятельно рекомендую.
Мы выкурили самокрутку на двоих и прошли двором в старый переулок в историческом центре. Я не развеселился, а наоборот почувствовал, что нечто накрывает меня плотным тяжёлым одеялом, растворяя мои проблемы, как, казалось, растворялись мои зубы во рту, становясь мягкими, как мармелад. Я сам превращался в мармеладного медведя, который приклеивался ступнями к мостовой, которого нещадно клонило из стороны в сторону. Как же она была права! Я беспомощен. Я, чёрт возьми, совершенно беспомощен! Бесы снова захихикали и запрыгали, как котята в темноте, топорща длинные хвосты.
— Она уехала в Питер, — промямлил я, боясь, что зубы вывалятся изо рта, рассыпятся по мостовой, а черти подхватят их и растащат, а кому я нужен без зубов? — Она сейчас туда уезжает, — печально улыбнулся я, а я… блядь… мы… знаешь кто? — осоловело выпучив глаза из-под тёмной чёлки, спросил я безукоризненно адекватного Анубиса.
— Кто? — вежливо поинтересовался он, слегка согнувшись, чтобы сократить расстояние между нами.
— Домосеки и гомоседы, — ответил я, почувствовал, что что-то напутал, и рассмеялся.
— Поверить не могу, что тебя так зажевало после компота и пары затяжек, — покачал головой Анубис. — Думаю, тебе надо проспаться, — он приобнял меня за плечо, вселяя в меня свой оптимизм и уверенность, что я всё делаю правильно.
Когда я открыл свой левый глаз, солнце врывалось через немытое окно, лучи его скользнули по лицу, смеясь надо мной. Как может мир быть настолько прекрасен, когда я настолько отвратителен? Осмотревшись, я догадался, что нахожусь в квартире Анубиса, в его холостяцком гнезде и лежу на том самом диване, на котором он, помнится, пребывал в состоянии психической улитки, зато теперь я мог впасть здесь в долгую затяжную депрессию, но этого не случится, меня никто не будет бить по щекам, чтобы привести в чувства. С кухни доносился аромат жарящейся яичницы, она стрекотала на газу, подобно сверчкам в луговой траве. Есть хотелось неимоверно. Остро ощутимый голод моментально поставил меня на ноги. Я поднялся с дивана, уронив плед, поправил сползшие с зада джинсы, подошёл к зеркалу, наслаждаясь чернильно-чёрным человеком в отражении. «Не такой уж и пугающий вид», — подумал я, учитывая что физиономия, шея и руки успели загореть под городским солнцем. Татуировка на шее в форме перевёрнутого креста слегка потеряла контрастность на фоне загорелой кожи. Я вновь облачился в свой ассасинский капюшон и побрёл на кухню, ведомый аппетитным запахом. Сел за стол, наблюдал, как Анубис сгружает раскалённую яичницу на большую круглую тарелку. Я взял вилку в тот миг, когда ниппер прыгнул мне на колени, угодив своим длинным хвостом мне в рот. Я отплевался от меха и спихнул его с колен вниз. Он недовольно и обиженно запищал, бросившись наутёк.
— Ты злой опять, — подметил Анубис. — Твоя Соррел тебя не удовлетворяет что ли?— съязвил он, разрезая яичницу.
— Некому уже… удовлетворять… Не-ко-му, — по слогам ответил я, — как помнишь, она уехала.