— Нет, — пока он меня не уничтожил, я пояснила: — Быть, как ты — значит быть способной дать отпор событиям.
Он словно что-то вспомнил, его лоб чуть разгладился:
— Ты не стала бежать.
— Да…
— Почему? Ты должна была бежать. Это нормально. И у тебя, кстати, был шанс.
— Я не смогла себя заставить, — медленно вымолвила я. — Мысль о бегстве была для меня… хуже смерти.
Теперь он удивился:
— То есть?
— Бегут только слабаки и трусы.
— Белла, это безумие… — он попробовал рассмеяться, но, увидев моё лицо, не стал и вздохнул: — Мне только начало казаться, что ты становишься для меня предсказуема, и вот опять. Огорошила.
— Я это понимаю, — мягко перебила я, медленно кивнув. — Но изменить это не смогу, такова моя природа. Если я и способна бежать, то просто не всегда. Я просто стою на месте и жду нападения, думая, как защититься.
— Потому что тебе некуда бежать.
Я почувствовала, как тоненькая дрожь прошлась по моим плечам от его слов и тона, каким это было сказано. Эдвард улыбнулся:
— Дичайшее несоответствие внутренних и внешних качеств. Как, скажи на милость, при своей хрупкой конституции в тебе помещаются инстинкты льва? Да еще и так нелепо… так не вовремя себя показывающие. Ты бы погибла в том переулке.
— Поэтому я и обязана стать сильнее. У меня нет выбора. Я должна быть, как ты.
— Мне нужно подумать над этим, — сказал Эдвард, а потом тихо рассмеялся.
— Что?
Меня поразил этот его смех. Он был настоящий. Это был смех не его маски-подростка, не показательная насмешка для меня.
— Интересный ты человек.
— Я так и думала, — усмехнулась я.
Настал его черед удивленно поднимать брови.
— Твои глаза опять почти желтые. Всякий раз, когда они светлеют, с тобой можно безопасно общаться. Ты даже мне улыбаешься. А когда они чернеют, я предпочитаю держаться с тобой осторожнее.
Он вздохнул и покачал головой.
— Я что-то не то ляпнула?
— Нет, ты как обычно раздражающе проницательна.
— Скорее, это остальные слепые идиоты.
— А ты гадкий высокомерный мизантроп.
— Меня это устраивает, — невозмутимо парировала я и добавила, глядя на его улыбку: — Тебя это, кстати, тоже устраивает.
В той его улыбке впервые скользнуло нечто отеческое и искренне теплое.
«Лучше бы ему так мне не улыбаться, — подумала я. — Пока я воспринимаю его, как сфинкса, мне комфортно. Он похож на монумент. Или пирамиду. Или ходячий символ. А когда он становится живее обычного, то между нами пропадает пропасть официальности и холодности. Тогда он становится слишком близко, и мне это сейчас совсем не нужно. Не хватало только привязаться. Я отчетливо понимаю, что такие, как Эдвард, привязываться не способны. Это поставит меня в уязвимое положение».
— Ладно, — пробормотал Эдвард с сожалением, посмотрев в окно. Затем перевел на меня ледяной взор, под которым я застыла:
— Пора покончить с твоей замечательной и безмятежной жизнью. Я вижу, ты в норме. Расскажи мне, о чём ты догадалась.
— С чего ты взял, что я о чём-то догадалась?
— Твоё подсознание мудрее тебя, оно всё чувствовало, оно пыталось предупредить.
— Сначала я хочу кое-что знать.
Мне уже принесли равиоли. Я ела их, едва чувствуя вкус.
— Спрашивай.
— Ты следил за мной?
— Да.
— Зачем?