То единственное, что он готов был защищать, потребовало от него самых серьёзных жертв.
Антон её не винил. Настя, должно быть, и не подозревала, что за буря крылась в душе её нового знакомого, и не было смысла пытаться ей объяснить. Конечно, Антон хотел бы всё ей рассказать. Усадить перед собой и говорить, говорить, говорить, вот только она не выдержит. Она слишком хрупка сейчас. Тяжёлый груз её плечи не поднимут, и аметистовая заря в глазах погаснет, сменяясь бездонным мраком. Он уже видел такое и не хочет повторять. Антон просто не имел права её ломать, тем более теперь, когда появился такой шанс всё наладить.
Антон часто молчал. Он предпочитал наблюдать тихо, внимательно, вбирая всяческие подробности и расставляя по местам. Он выбирал осторожное движение, не давая другим себя прочитать, но и этих других не читая. Так ему жилось безопаснее. Так он не чувствовал себя под гнётом треклятой судьбы. Но и госпожа Судьба в этот раз над ним посмеялась, поставив перед фактами и дав возможность выбрать — идти вперёд, будто ничего не было, шагнуть в сторону, чтобы изменить исход, или отвернуться и сбежать.
Антон умел бегать. Он мог бы обогнать даже нейтралов в их попытках спрятаться от кары собственных способностей. Но ему больше не хотелось. Не теперь. Перед глазами вставал образ единственного человека, ради которого Антон готов был сражаться, и это лишало его любых возможностей проявить слабость.
Он бы назвал себя сильным, если бы его больная точка не была девушкой-странной, которую внезапно захотел прибрать к рукам суровый и могущественный враг. Выбора у Антона и не было. Либо ты сражаешься, либо она пострадает — и так всегда, все эти чёртовые годы, все его сознательные старания. За себя он никогда не боролся. За неё — каждым своим вдохом.
С утра Роан принёс ласковую черемуху с улицы. Белые гроздья смотрелись обыкновенно — куда там им до южных соцветий, пышущих красками — но аромат дарили густой и очаровательный. Квартира мигом пропахла цветами, наполнилась тем же радостным ощущением лета, которое царило на улицах.
Бессмертный варил суп. Увы, даже в наполненной похищениями да побегами жизни странных есть место быту; обитатели квартиры налепили на календарь пометки с графиком дежурств. Вот Роан и помешивал поварешкой в кастрюле с выражением истинного кулинара, шеф-повара, знающего свой великий талант.
— Вы выглядите, как профессионал, — сказала Настя.
— У меня было много времени для практики, — улыбнулся ей учитель, но слова не пояснил. Девушка нахмурилась, опустив плечи: не похоже, что юноша готов говорить с ней открыто. Кажется, все вокруг только и делают, что таят от неё важные детали.
Вновь кольнуло пустоту в груди; Антон хотел бы всё ей объяснить, целиком, отточено, от начала до конца — но нельзя. Это не запрет от наставника или кого-то ещё, а скорее внутренняя граница. Правда опасна. Она как граната в руках знающего; чеку выдергивать нужно осторожно.
И время ещё не пришло. Антон не сможет смотреть в глаза Насти, ведя свой рассказ, потому что увидит, сколько в них будет боли — он не хочет видеть, как она сломается.
— Мне нужно уйти.
Он сказал это, не задумавшись, и лишь потом понял — выбор сделан, жребий брошен. Комната притихла, показалось, что даже газ зашелестел тише.
— Что? — удивлённо откликнулась Настя. — Куда?
«Этого я тоже не могу тебе сказать». Антон понадеялся, что не придётся заставлять себя лгать.
— На какое время? — спросил Роан. В его взоре не было ни удивления, ни негодования: только мягкое принятие.
— Не знаю. Несколько дней.
Так просто план не осуществить.
Настя испуганно вглядывалась в его лицо, и Антону вдруг стало больно. Давно сердце так не сжималось, давно… Но делать нечего. Нужно идти вперёд. Если у его жизни и был хоть какой-нибудь смысл, то его стоило оправдывать.
Он не стал собирать вещи, взял только телефон и деньги — достаточно, чтобы продержаться. Антон сам не знал, на какое время затянется дело, но вряд ли оно будет быстрее пары дней.
Тени сложно ловить.