Сапоги у меня под боком — напоминание о том, кого еще не хватает.
— Так. — Я беру в руки крошечный факел, который дает свет не хуже свечи. Но Фолост еще никогда не казался мне таким могучим. Я сосредотачиваюсь на крошечном пламени. — Ты так много сделал, друг, но можешь ли ты почувствовать, где находится Аврора?
Пауза. Сдвиг, когда пламя огибает осколок кирпича. Затем два глаза. Одно моргание. Да.
— Ты можешь вести?
Да.
— Мэри, скажи мне, если мы идем к опасности. — Я доверяю маленькому растению общаться с его более крупными собратьями, пока мы поднимаемся по склону.
Вспыхивает цветочный аромат, пахнущий утверждением. Интересно, может быть, мне легче общаться с ними благодаря магии Авроры? Возможно, этого недостаточно, чтобы спасти мой дом, но этого будет достаточно, чтобы спасти ее.
Я начинаю идти по привычной тропе, но полоска помятых трав отвлекает меня. Изменив курс, я направляюсь к тропинке и опускаюсь на колени рядом с ней. Конечно, на ней видны следы больших и тяжелых лап — восемь лап. Два лыкина. Я иду по следу до опушки леса.
Ветви сломаны. Обломаны и болтаются под неудобными углами. Фолост освещает подпалены6, чернеющие на деревьях там, где должны были гордо развеваться на ветру сплетенные ленты, и следы когтей, прорывших траншеи в земле. Но самое жуткое, на что падает свет Фолоста, — это капли крови.
Одного из лыкинов или Авроры?
Боюсь, я уже знаю ответ. Но ради лыкинов… надеюсь, я ошибаюсь.
Глава 4
Лес, который я когда-то знала как друга, теперь стал врагом. Зловещая аура висит на каждой ветке и скрывается за каждым стволом дерева. Все это усугубляется запахом крови.
Фолост вертится вокруг моего импровизированного факела. Я не задаю вопросов и просто следую за ним, куда бы он ни указал, доверяя ему привести меня к Авроре.
Узнала бы я, если бы пролилась кровь Авроры? Я не смогла почувствовать Фолоста и Мэри в пламени. Но это гораздо более мелкие духи, чем Аврора. Слабее. Не то чтобы я говорила им об этом.
Я бы знала, если бы она пострадала, настаиваю я на своем. Она была первым духом, которого я привязала сама, и она просила меня только об одном — беречь ее. И что же я сделала? Я не справилась.
Воспоминание о серебряном амулете, безобидно болтавшемся на ручке, когда я уходила, настолько остро, что я едва не споткнулась. Как будто мой собственный разум ударил меня в живот видением, таким ясным, таким жестоким…
Барьеры на доме были не до конца установлены.
Если бы я разбудила ее и попросила заменить их, возможно, они не смогли бы ее почувствовать. Может быть, во время траура я пренебрегла барьерами в лесу настолько, что ленты сгорели и истерлись сильнее, чем должны были. Это из-за меня они смогли заполучить ее.