Но именно на его глазах задерживается мое внимание и не желает от них отходить.
В них горит огонь, который я привыкла ассоциировать только с ним — неутолимый голод, который, я не сомневаюсь, гложет его уже несколько десятилетий, пока он жив. Как будто он ищет что-то или кого-то, кого никогда не сможет найти. Он вечно нуждается и тоскует. Наделив его умудренной серьезностью, о которой мужчины на полвека его старше не могли даже мечтать.
— Сначала ответь мне на один вопрос, — наконец говорю я, прежде чем высказать свое предположение. Он поднимает брови и ничего не говорит. — Стареют ли лыкины так же, как люди?
Он хмыкает.
— Не уверен, стоит ли мне отвечать на этот вопрос.
— Стоит, если не хочешь, чтобы я предположила, что тебе за сотню.
Эвандер хватается за грудь, пальцы впиваются в голую кожу.
— Ты ранила меня. Сотню? — Он усмехается, не обращая внимания на мою улыбку. — Все обитатели Мидскейпа живут и умирают так же, как и люди. Никому из нас не дано прожить больше, чем вам. Кроме Авроры в ее неестественном состоянии.
— Тогда, я бы сказала, тебе… двадцать восемь.
Он снова хватается за грудь, более резко, и отшатывается назад, как будто его ударили.
— Ты снова меня ранила. Я выгляжу таким старым?
— Двадцать восемь — это не старый. — Я смеюсь от всего сердца. Мне вспоминается время, когда я была моложе, когда я сказала бабушке, что не могу дождаться, когда стану «старой» под «старой» я подразумевала двадцатилетие. Она завыла от смеха так, что, как мне показалось, задрожала черепица нашей хижины.
Он усмехнулся, оправившись от насмешливой обиды.
— Мне двадцать три.
— Всего на год старше меня?
— Разве это так удивительно? — Он оглядывает травы.
— Ты кажешься… старше.
— Теперь ты затеяла игру, чтобы обидеть меня.
— Более мудрый, чем мужчина двадцати трех лет.
— Знаешь, ты не помогаешь ситуации. — Он смотрит на меня уголками глаз.
Я пытаюсь изобразить лукавую улыбку и проигрываю.
— Некоторым мужчинам было бы приятно услышать, что они выглядят зрелыми и статными.
Он хмыкает.
— Я не «некоторые мужчины». Мне нечего кому-то доказывать.
— Нет? В вашей жизни нет партнеров?
— Я поклялся Конри, что не возьму невесту и у меня не будет детей, — отвечает он, и все легкомыслие исчезает, как последние остатки дневного света. — Это была сделка, которую я заключил, чтобы сохранить свою жизнь, я должен был пожертвовать способностью творить жизнь.
— Ты… отказались от возможности иметь детей? — Я ничего не могу с собой поделать: мой взгляд падает на его пах.
Он фыркает.
— Все на своих местах. — Его легкий смешок над моей дерзостью не отражается в его глазах. — Сделка была более магической, когда я присягнул ему и стал его рыцарем.
— Я… понимаю. — Жестокая цена, если такие вещи были в числе его приоритетов. Я не могу заставить себя спросить Эвандера, хочет ли он детей. Эта боль может оказаться слишком сильной.