Замкнутый круг…
Но я отвлёкся. Я был сыном вождя нашего племени, Стоика, прозванного за свою фигуру Обширным… Хотя его надо было назвать Стоиком Мстительным. Думаю, не надо объяснять, почему.
Я… Нет, всё-таки Иккинг, ведь себя этим именем называть глупо и неправильно — я давно уже не он.
Так забавно…
Когда-то, лет двадцать назад, я рассказывал эту историю тому, кого признал своим братом несмотря ни на что, и вот я вновь повторяю её…
Иккинг, в общем-то, был обычным ребёнком, разве что несколько более хилым и необщительным. Но он был очень любознательным, много читал, любил мастерить, изучать…
Много гулял в лесу, что помогло ему научиться там выживать, помогло научиться отличать лекарственные травы от ядовитых, использовать и те, и другие по назначению, охотиться, понимать следы животных, двигаться бесшумно, незаметно.
А находясь в подмастерьях у местного кузнеца, друга вождя, Иккинг научился ковать, да и вообще это способствовало физическому развитию. Годам к пятнадцати он уже мало чем отличался от своих ровесников, разве что они были более бестолковыми, зациклившимися на собственных будущих победах и подвигах, на судьбе великого воина, которая, безусловно, их ожидает…
А Иккинг был всё-таки другим.
Конечно, он тоже мечтал (даже вспомнить сейчас жутко!) убить дракона, прославиться среди своих сородичей… Глупо, но естественно. Как ни крути, а это было нормально для мальчика-викинга. Вот только он опирался не на грубую силу, а на ум, на хитрость.
И потому всё свободное время мастерил новое оружие, которое смогло бы убить дракона, или хотя бы помочь ему с этим, пренебрегая общением со сверстниками. Вот только вышло ему это боком, ведь к моменту, когда всем юным викингам положено идти учиться сражаться, они уже смотрели на него не как на товарища, способного прикрыть в бою…
Иккинг был для них белой вороной, не изгоем, но и не другом. Так, ни то ни сё…
А он таки сумел сбить дракона…
И не Громмеля какого-нибудь (да простят мне эти слова эти прекрасные драконы!), а саму Ночную Фурию! Самого неуловимого, самого опасного дракона.
Конечно, ему никто не поверил. Только высмеяли, но к этому мальчишка привык, а потому отправился на поиски своей жертвы в одиночку.
Сбить-то сбил, а добить рука не поднялась…
Даже не представляю, как бы пошла моя история, если бы он тогда наплевал на собственную жалость, на страх и вырезал бы сердце, принёс бы его отцу…
Он бы ведь сам стал чудовищем, таким, какими рисуют драконов в детских сказках и каких каждый раз видели при налётах. И какими были викинги там же, на поле боя, во время сражения с теми же драконами…
Но кем я теперь стал?
Я ведь тоже чудовище, тот, кем пугают непослушных детей, ночной кошмар тысяч людей… Возможно, даже ни в чем неповинных.
Так или иначе, но Иккинг отпустил Фурию, предоставив ей свою жизнь — захочет — убьет, а побрезгует, значит, проживет ещё сколько-то лет, а может, месяцев, а может, и дней…
Но и дракон Иккинга пощадил. Так и зародилась моя первая настоящая дружба.
Эх, Беззубик, Беззубик… Почему мы с тобой сразу не улетели, почему ждали какого-то глупого чуда, ждали, что люди нас поймут, примут? Почему ты не бросил меня, не спасся. Тогда всё было бы намного проще. Почему ты сейчас закопан на том самом проклятом острове, на этом безумном, кровавом Олухе?
Глаза Иккинга заискрились, и чистая, горькая, полная душевной боли слеза скатилась по щеке, перечёркнутой длинным шрамом, — напоминанием об одной из давних битв, когда он ещё пытался кого-то переубедить… Руки мужчины стали слегка подрагивать, буквы скакали, перестали быть ровными и аккуратными.
Мужчина давно исстрадался, давно пережил эту утрату, нашёл достаточное утешение, но всё равно эту душевную рану не исцелить ничем — можно было только приглушить собственную боль.
Дракон оказался не просто летающим зверем, он был разумен! Конечно, он не мог говорить, но ему не нужны были слова, они слишком пусты.
Слова…