Во всех мирах был неизменен лишь песок — прошлое и будущее всех живых и мёртвых цивилизаций. Хранитель потерянных знаний и навеки ушедших тайн.
Откуда это всё?
Эти мысли, эта проклятая пустыня?
Весь это странный, непонятный и пугающий своим неизменным могильным покоем и беспросветным одиночеством мир?
Нагретые беспощадными солнцами камни обжигали стопы, особо острые песчинки врезались глубоко в плоть, принося при каждом шаге страдания — слёзы почти мгновенно высыхали, едва успев скатиться по щекам, так и не добежав до подбородка.
Остатки передника ушли на то, чтобы перевязать ноги и хоть как-то облегчить мучения — резкая боль не давала идти, казалось, кровь вскипала прямо в жилах, становясь густой и вязкой, словно смола.
Запах пыли перебил даже глухой, солоноватый запах металла — пока она шла, ранки на стопах не могли зарасти, а потому они продолжали кровоточить. Ей казалось, что если обернуться, то можно было бы увидеть путь в сотни и тысячи кровавых шагов, её следы на заметаемой песком дороге.
Но оборачиваться не хотелось.
Было страшно.
Ноги казались ватными, все тело не слушалось, словно налившееся свинцом, оно в противовес казалось невероятно тяжелым, неподъемным. Башня явно стала ближе, чем была, но теперь не было понятно — приблизилась она к ней хоть на сколько-нибудь, или она просто шла на одном месте, не двигаясь вперед.
В глазах плавали зелёные и чёрные круги, все чаще кружилась голова, все чаще она спотыкалась и падала, в кровь раздирая кожу на ладошках.
Казалось, солнца и не думали заходить, хотя светили уже не в спину, а в левую щёку, заставляя чуть жмурить глаз.
Сознание казалось тонкой нитью всё скользящей и скользящей прочь из рук — веки, налившиеся жуткой тяжестью, разлеплять становилось всё труднее и труднее, тело, ноги, руки — она уже ничего не ощущала, была только цель, что никак не желала становиться ближе.
Последним, что она увидела, перед тем, как впасть в забытье, было ощущение чего-то тёплого и мокрого, текущего по верхней губе, и все ещё столь далёкой башни.
***
Тут, в горах, приходилось лететь ещё выше, чтобы сориентироваться и не потеряться. Да и на высоте дракону тут лететь намного проще. Вот только тут было тяжело дышать. Если бы не тот долгий путь, который они преодолели, мчась сюда, то Аран точно потерял бы сознание.
А так, ничего, приспособился.
Взгляду Арана предстал относительно небольшой горный хребет. Вокруг него, словно птицы, а именно так они выглядели издалека, парили драконы.
Малая часть громадной стаи.
Но даже такое количество драконов никогда не представлялось увидеть Арану.
Столько разных видов, столько расцветок, столько разных форм и силуэтов…
Уму непостижимо!
Айва с удовольствием заметила восторг своего друга. Приятно, когда твоим домом восхищаются. Она и сама рада была вернуться, очень долгим уж вышло её Странствие.
Змеевица, аккуратно следуя воздушным потокам, залетела под удивлённые взгляды в одну из пещер. Её появление вызвало всеобщий гомон, рычание, урчание…
Гнездо приветствовало своё дитя.
Айва приземлилась на небольшой, ровной площадке. В углу находилось несколько драконов, внимательно и настороженно смотрящих на прилетевших.
Подозрительный взгляд скользнул по Арану.
— Зачем ты привела в Гнездо человека? — глухо прорычал Тоур, вожак стаи, крупный Шторморез.
Айва прикрыла Арана собой, ощетинилась, всем своим видом показывая, что не даст этого маленького человечка в обиду.
Это удивило остальных драконов.
Таким жестом обычно самки защищали своих детёнышей. Или младших братьев и сестёр. И если слова не могли всё объяснить, то язык тела… зрители сего странного действа поняли всё и именно поэтому ещё больше насторожились.
— Он мой друг! — прошипела Айва.
Осуждающие взгляды, посыпавшиеся на юную Змеевицу, не сумели ни смутить её, ни заставить испугаться собственного решения, одуматься, ужаснуться случившемуся или тому, что могло бы случиться по её вине, по мнению стальных.
Она была непоколебима в своей решимости защищать детёныша до последнего — ей хватило одного раза, когда она могла его потерять.
Ближе к середине площадки вышел красно-голубоватый Змеевик. Он тоже был ещё совсем молод, сам только вернулся из собственного Великого Странствия, сам только прошел Обряд Признания.