Много людей просто заболело, одевшись недостаточно тепло прежде чем выйти на улицу, и умерло.
Некоторые уходили на охоту и не возвращались.
Но желание жить вопреки всему горело как никогда.
Вот только люди были бессильны перед природой.
Стихия ставила на место возгордившихся людишек, напоминая им, что такое отчаяние, безысходность и абсолютная беспомощность.
Готи, к удивлению всех, заявила, что эта зима — наказание Тора за то, что они посмели отобрать у него его любимца, возомнив себя вершителями судеб и забывшим о своём месте.
Убивая Ночную Фурию, никто не подумал о том, что это может сильно не понравится её покровителю.
А ведь все знали о том, что это Порождение Молнии и самой Смерти, будь оно трижды проклято, создано Тором во его гневе на провинившихся людей. Чем именно люди разозлили своё божество, легенды умалчивали — никто не знал, а догадки… Разве можно было им верить?
Бог лишился исполнителя собственной воли, вершителя суда над провинившимися людьми, и теперь решил проучить их них за это — всё чётко укладывалось в картину мира викингов.
Так, по крайней мере, считали олуховцы.
За необдуманные поступки всегда приходила расплата — это было неизбежно, и незнание законов не освобождало глупцов и нахалов от ответственности.
Это было естественно и понятно — викинги поняли и приняли свой промах.
Да, Зима стала страшным испытанием.
Но, видимо, судьба хранила Ингу и растущая под её сердцем новая жизнь была в безопасности.
***
Инга Хеддок, пыталась привыкнуть к новой, так резко переменившейся жизни, мало что сохранившей от прежней.
Ведь бытие замужней женщиной существенно отличалось от существования в роли свободной девы — у неё появился голос в Совете острова, как у жены Вождя, хоть, конечно, её мало кто слушал. На неё больше не смели заглядываться ни взрослые воины, ни молоденькие парнишки — можно было и вызов на дуэль получить. Впрочем, девушка сердцем чуяла, что супруг её никогда на такое не пойдет — не до того ему было.
Сам же Олух ей очень понравился.
И алые закаты, и золотые рассветы, и тишина прохладных лесов, и суровая красота голых прибрежных скал.
И люди.
Честные, искренние, пусть порою и немного грубоватые.
То, что люди смотрели на неё с благосклонностью, то, что они с восторгом приняли её желание показывать, что она в первую очередь воин, то, что она была так похожа и так не похожа на свою предшественницу…
Да, всё-таки не разница в возрасте, не те проклятые шестнадцать лет, а именно погибшая первая жена вождя стояла между ними.
Инга ведь честно изо всех сил старалась понять своего мужа, искренне пыталась полюбить его, принять его, смериться с сделанным её отцом за неё выбором… Но заставить сердце любить против его воли, а Стоик не спешил помогать ей в этом, откровенничать или хотя бы более ласково разговаривать и смотреть, хотя и окружил заботой о её здоровье.
Хотя нет.
О здоровье ещё не рождённого наследника.
Вождь был уверен, что под сердцем Инга носила сына. Ведь так сказала Готи, а она никогда не ошибалась.
И забота эта была холодной, словно бы из-под палки.
Единственное утешение девушка нашла только в лице — как неожиданно! —собственной тёти, младшей сестры своей матери, Хельги Хофферсон и её единственной дочери — Астрид.
И именно Астрид сумела помочь ей понять и замкнутость, и нелюдимость вождя.
Именно она рассказала и о Валке, первой и единственной любви Стоика.
И о его первом, совсем недавно погибшем сыне — долгожданном и оказавшемся столь хрупким плоде желанного, счастливого, но такого короткого брака.
Эти факты объяснили девушке если не, то точно многое.
Она поняла.
И приняла.
Дороги назад всё равно не было.