Но и дома простого народа радовали глаз — красиво сложенные из толстых брёвен, с резными коньками и расписными ставнями на окнах.
Добраться-то до города они добрались, но что теперь?
Идти на базарную площадь не хотелось — в таких метах всегда шум и постоянные споры, у Мирославы может там голова заболеть, да и у него самого тоже — много людей всегда испытывают много эмоций, он что, разорваться должен?
Но идти пришлось — хотелось немного обжиться на новом месте, пока Мирослава не подрастёт, пока он не будет уверен в том, что она справится со всем тем, что могло на её долю выпасть на пути.
Нужно было найти где жить, не меньше пары недель — но тут начитались некоторые трудности — путников многие могли принять на ночь-другую, но на более длительное время… нет.
Базарная площадь.
Им повезло.
Они на базарной площади познакомились с одной весьма милой старушкой, начавшей не справляться со своим хозяйством. Она была совершенно одна — муж давно умер от, как сказали целители, сухотной, да никто теперь правды не скажет. Часть детей умерли ещё в младенчестве, а двое сыновей, коим посчастливилось повзрослеть, по дурости своей пошли в воины, надеясь выслужиться и стать дружинниками, да не успели — оба полегли на поле брани.
Она с удовольствием согласилась взять себе двоих жильцов с тем лишь условием, что они будут ей помогать — ту же корову подоить, полы вымыть, курицу зарубить и прочее.
Весьма приемлемая, даже щедрая, если говорить откровенно, цена.
На том и порешили.
Так и прошли две недели — Радмир нашёл себе временное занятие — помогал в поле, ведь сейчас там любые руки дороги, всем хотелось закончить посевную как можно скорее, и потому юношу приняли там, как родного.
Ну и заработать, естественно, он умудрился — были здесь и те, кому было проще заплатить за чужой труд, чем потеть на жарком солнце самому. Радмир не одобрял таких жизненных принципов, но пока он на них мог хлеб купить — ему было не столь важно, о чём думают окружающие его люди.
Его вообще волновало мнение только одного человека — Мирославы.
Она, кстати, тоже хорошо устроилась — недалеко от той старушки, пустившей их в свой дом, жила известная по всему Сангороду знахарка, и маленькая помощница с несколько специфическим опытом, но огромным багажом знаний и весьма неожиданными и крайне простыми рецептами весьма эффективных снадобий.
Настасья души не чаяла в Мирославе, хоть сначала отнеслась к девчонке ещё совсем, ведь только двенадцать исполнилось ей, весьма скептически — обмана боялась, видимо. И зря — способности сестры он не преувеличил, а поручая теперь ей несложные случаи, или наоборот — самые запущенные, называя на людях своей ученицей, приобрела ещё больший успех в народе.
Кто же знал, что чудеса целительства, недоступные мастерице-Настасье, творила совсем ещё девчонка?
Да и не надо это было, по мнению знахарки, никому знать.
Однако Мирославе она платила исправно — женщина ценила свой и чужой труд.
***
— Ну что на этот раз?
— Мне совершенно не нравится, что этот мальчишка интересуется прошлым Фурий.
— Тебе вообще всё не нравится!
— Не правда!..
— Правда!
— Небесные Странники, вы как дети малые, даром, что больше сотни лет каждому. Хватит!
— И правда, достаточно. То, что мальчик интересуется историей и хорошо, и плохо. В любом случае можно найти положительные стороны ситуации.
— Пока сам ищет знаний — хорошо, это прекрасный рычаг влияния на него. Да и простых боевиков среди людей, если очень уж понадобится, мы найдём, вот уж в чём точно сомневаться не стоит.
— Но ни в коем случае нельзя пресекать его тягу к знаниям, ведь доселе нам приходилось пичкать ими людей, а тот сам берёт, всё, что ему дают, да и добавки просит! Если не слушает россказни Исследователей, значит, умчался с Алором к Синим Пикам, или к монахам опять наведался, или ещё что-нибудь! Он же ребёнок ещё, почему я ни разу не видела его играющим или просто развлекающимся! Всё время при деле!
— Даже и придраться не к чему.
— Твой сарказм сейчас неуместен — действительно не к чему.
— Как же мне это напоминает…
— …Беззубика?
— Да.
— Ну, они же братья, ничего удивительного в этом не вижу.
— О, ты знаешь, чем для Беззубика закончилась его весьма сомнительная дружба с человеком.
— Не смей его осуждать!
— Я и не осуждаю — просто не одобряю подобного поведения.