«Вот и посмотрим!» — кричали люди. — «Коли невиновная ты, то помилует тебя Господь, не позволит быть наказанной почём зря!»
В костёр у подножья столба, к которому была привязана девушка, кинули зажженный факел.
Её крик, казалось, прорезал всё небо, обрушил его на землю, что солнце вмиг погасло, став из громадного огненного шара крохотным, едва поблёскивающим камешком.
Или это просто у Мирославы в глазах потемнело?
До этого дня девочка никогда не видела своими глазами ничью смерть. По крайней мере — в реальности, как это ни удивительно.
Только во снах.
И для неё это было ошеломляюще.
Агония «ведьмы», а на деле — такой же Видящей, или Стража, или просто носительницы Дара, была очень долгой — Мирослава видела, как обрывались связи с реальностью у девушки, как с только ей слышимым треском лопались Щиты, как красивое лицо превращалось в обугленное месиво из мяса кожи и крови.
Сразу вспомнились сны, когда она видела сгоравших заживо детей.
Да, эта картина не была для неё откровением — она и раньше имела сомнительную честь видеть сожжение, но то сон, видение, лишённое главного — энергии, ощущения бьющейся жизни.
В её снах были не только картинка, но и звуки, и запахи, и даже ощущения кожи, но энергии, пронизывавшей всё вокруг — не было.
И это было единственное отличие их от реальности.
Наверное, в её глазах отражалось взметнувшееся до небес пламя.
Ещё ни разу в таком суде обвиняемого не оправдали…
***
У Вождя слово с делом не расходилось — с наступлением весны был отдан приказ готовить армаду к длительному походу.
Берсерки просто не могли без крови и битвы, без расползающегося по венам азарта — этот огонь, эта безумная энергия сражения была их жизнью, их хлебом, их сутью.
Так было раньше…
Теперь, после пришествия к власти нового Вождя (Радмир старался даже мысленно не называть его по имени — иррациональная опаска не позволяла ему это сделать), старые традиции, увядшие при правлении Освальда Разлюбезного, вновь расцвели буйными красками (в основном чёрным и алым, конечно же — пепел и кровь!), нагоняя ужас на остальных жителей архипелага.
Кто бы что ни говорил, но ослабление Берсерков сыграло на руку многим племенам — кто-то особо наглый даже сумел отвоевать себе пару мелких островов, воспользовавшись тем, что армада была распущена, а воины занимались исключительно укреплением и защитой собственного острова, оставив свои новообразованные колонии на волю злого рока.
Дагур, не давая противникам опомниться, решительно отбил земли, захваченные когда-то его предками, назад — всё население, кроме детей, вырезали без жалости и сострадания, а маленьких пленников было велено вырастить как верных идеалам их племени воинов Берсерков.
Следующим шагом молодого Вождя стало возвращение под покровительство его племени отделившихся когда-то от него колоний — несколько семей, на свой страх и риск пытались основать селения на открытых ранее островах, ища лучшей, чем на родине, жизни.
Почувствовавшие вкус свободы люди сопротивлялись, не до конца понимая, что столкнулись не с импульсивным мальчишкой, а с жестоким и расчётливым воином, который поставил их перед фактом: либо принятие вассалитета, либо полное уничтожение.
После такого спорить с Вождём никто не решился.
Но армия и армада требовали содержания, оснащения, да и людям, почему-то, кушать хотелось.
И потому Вождь решился на то, о чём ранее и не думал, — разбой.
В понимании Берсерка, он вполне мог по праву сильного отобрать что-то у более слабых, отказавшихся идти под его покровительство, — ради возвеличивания собственного племени было вполне нормально разорять чужие.
Однако ни в коем случае не стоило с подобными намерениями обращать свой взор на нейтральные или, тем более, союзные народы — тем самым можно обрести серьёзного врага.
Радмир прекрасно понимал, что разорённые и обозлённые, такие племена однажды соберутся в одну единую силу и целью их станут Берсерки.
А потому нападать решено было лишь на откровенно враждебные племена и на народы, к Варварскому Архипелагу отношения не имеющие, — на южан.