Голод. Великий Голод окутал её, помутняя разум, заставляя стаю совершать безумства ради добывания пищи для неё.
Она понимала, что безумна, но не могла с собой ничего поделать — да, она была монстром, но всё ещё отчаянно хотела жить.
Однако появление на Архипелаге нового гнезда, а по рассказам странствующих драконов — сильного и, несмотря на его молодость, опасного, заставило её забеспокоиться.
На протяжении всего её правления никто из чужаков не осмелился бросить ей вызов, и ни разу при ней не было создано Гнездо, которое она не успела уничтожить, — конкурентов, с которыми пришлось бы бороться за территории, она терпеть не могла и вытравливала самыми быстрыми и безжалостными способами.
А в этот раз она опоздала — гнездо укрепилось и стало активно подчинять себе соседние территории и жившие на них маленькие стаи.
Благо, хоть не лезли на большие Гнёзда.
Когда-то ей только чудом удалось договориться с Великим Смутьяном — она не лезла на его земли, не разоряла их, а он не вмешивался в дела её гнезда, и потому она могла творить всё, что пожелает, но только на собственной территории, и никак не за её пределами.
Когда верно служившая ей полтора десятка лет Фурия внезапно исчезла — никто из её слуг не знал, что случилось с этим проклятым отродьем бездны, Красная Смерть забеспокоилась ещё сильнее.
Надвигалась буря, спасения от которой не было ни для кого — это она понимала слишком хорошо.
Когда она узнала, что Фурия подружилась с человеческим мальчишкой, то очень долго не могла оправиться от шока. Впрочем, когда дракона убили, она почти не расстроилась — зачем ей слишком милосердный Палач?
И сильно обрадовалась, когда к её стае прибилась другая Фурия.
А она-то думала, что все эти драконы повывелись.
А вот нет — есть ещё.
Новая Фурия оказалась намного менее мягкосердечной, не жалела людей — самые приближенные драконы с удовольствием рассказывали ей как дракон просто так жестоко расправлялся с людишками, развлекаясь.
Может, всё ещё наладится, думала Красная Смерть.
Однако предчувствия говорили драконихе об обратном.
***
Дагур с какой-то странной эмоцией осматривал с детства знакомые скалы дружественного острова.
Всё те же острые очертания, всё те же разные оттенки серого, коричневого с лёгкой примесью зелёного — суровая северная красота была понятна далеко не каждому человеку, но, вернув сестру, став наконец целым, Дагур научился заново замечать прелесть окружающего мира. Видеть закат, а не отмечать ухудшение видимости и похолодание.
И это невероятно радовало — он почти добился своей цели.
Странно здесь оказаться спустя столько лет и событий. Мужчина на мгновение вновь почувствовал себя мальчишкой, стоящим возле добродушного, но по-своему грозного отца и вымещающим свою жажду крови на беспомощных окружающих.
Пришло время спускаться на берег, и один из воинов его свиты огласил его выход:
— Встречайте верховного вождя племени Берсерков! Крушителя черепов! Грозу всего живого! Великого и ужасного Дагура Остервенелого!
Мужчина внутренне поморщился — столько пафоса, но, видят боги, его эти лестные речи лишь раздражали, хотя лет пять назад он бы во все уши слушал бы их, довольный подобной оценкой от своих солдат.
Сейчас он знал, что это не более чем попытка подмазаться, и в следующем походе, или даже на ритуальной охоте несчастного идиота загрызут драконы.
Естественно, совершенно случайно.
Молодой вождь сошел на берег, двигаясь привычно плавно, как и подобало воину.
Его встречал сам вождь с его молодой женой, держащей маленького ребенка на руках. За женщиной стояли, чуть в стороне от остальных, но очень близко друг к другу мальчик и девочка лет пяти от роду. У них были одинаковые волосы цвета каштанов с явным медным отливом, практически одинаковые лица, усыпанные, странно признаться, даже милыми веснушками, и практически одинаковые глаза — у девочки они были словно море в штиль, а у мальчика — хвоя на солнечном свете.
Вот только выражение глаз было совсем не детским.
Девочка смотрела с любопытством, за которым скрывался немалый ум. Она уже явно оценила его на степень опасности, интеллекта, интереса, а потому уже давно переключилась на его спутников.
А вот мальчик…
— Дагур… слышал, слухи о гибели твоего отца оказались правдивыми? — отвлёк его от размышлений голос Стоика.
— Да… — сделал по привычке наигранно скорбное лицо Дагур. — И посему договор тебе, Стоик, придётся подписывать уже со мной. Впрочем, думаю это не проблема?