Да, уже были безвозвратные потери.
И это бесило.
Так.
Держать себя в руках.
Только бы не сорваться…
Только бы не сорваться!
Видя, как его драконы, отобранные из числа добровольцев, перед которыми он озвучил задачу и спросил, кто готов был умереть за своего Короля, один за одним погибали, Аран ощущал, как его начинала душить ярость.
Луна, светившая в глаза, только раздражала.
Что же… Пришла пора выйти на сцену Алору и его «фурёнышам», а вместе с ними и самому Кровавому Владыке.
О том, что некая Армада двигалась в сторону территорий Драконьего Края, Аран знал ещё за несколько дней до того, как они добрались до самой границы — Сеть работала исправно.
За кораблями следили, рассчитывая место, в котором они пересекут границу.
Место, в котором их надо было перехватить.
И рассчитали.
И нашли.
И вот — результат.
Приблизившись к месту, назвать это полем было уж точно нельзя, битвы, Аран даже глаза прикрыл — практически родной запах крови, боли и чужого отчаяния перемешался с копотью и палёной плотью.
Запах его победы.
Горький, практически тошнотворный.
Как и сами его победы, по сути.
Но он клялся делать всё, чтобы защитить свой народ, свою стаю, которая доверила ему свои судьбы, свои жизни, свои Души, свои семьи, в конце-то концов!
И обманывать их доверие было нельзя.
Непростительно.
Он стал Кровавым, чтобы они не были больше ими.
Он раз за разом окроплял свои руки в чужой крови, чтобы это не приходилось делать его подданным, чтобы их не заставляли нападать на людей и непременно погибать.
Ведь сейчас с его стороны бились добровольцы.
Только они.
Он мог приказать, но зачем?
Чем он был бы лучше той же самой давно покойной Красной Смерти, в таком случае?
А чем он лучше был сейчас?
Неизвестно.
Конечно, его драконы были слепо верны ему, уж не знал он почему, как ни искал ответ — найти его так и не сумел, и потому могли прийти сюда, даже не осознавая, что их ожидало.
Не готовые сражаться.
Не готовые убивать.
Не готовые умирать.
Но думать об этом было уже слишком поздно — жребий был брошен, битва была уже в самом разгаре, и ничего изменить уже было нельзя.
Просто невозможно.
Они сражались за него.
И он сражался за них.
Рубил головы с плеч, колол сердца, стараясь быть милосердным в собственной жестокости — чтобы не мучились его противники, чтобы не могли их Души проклинать Арана за причиненные страдания.
Они даже не успевали ничего понять.
Ничего они не успевали.
Даже закрыться.
А вот этот успел — попросить у кого-то прощения, перед тем, как и его голова заскакала по пропитавшимся кровью, провонявшим болью и бессильной ненавистью доскам.
И Аран просил прощения.
У всех них просил.
Души были едва ли виноваты в преступлениях единственного своего Разума, и ненавидеть Души смысла не было.
Вообще ненавидеть было бессмысленно.
Глупо.
Он отпускал их с миром, желая счастья для нового воплощения.
Как в самом начале.
Великие Небесные Странники, он ведь действительно стал забывать в этой бесконечной череде жесткости, с чего он начал и для чего он всё это затеял, стал только бессмысленно проливать чужую кровь, упиваясь своей силой.
Не делало ему это чести.
Много ли чести в том, чтобы победить слабого?
Много ли чести в убийстве?
Не было времени сомневаться, и он не сомневался — от его действий зависело слишком много: жизни и благополучие, здоровье и свобода его стаи, его семьи, его Гнезда.
Аран не знал, сколько уже это длилось, не знал, скольких он уже потерял безвозвратно — все слилось для него в бесконечную череду смертей и, вот забавно, невозможно было отличить — где человеческая, а где драконья Душа решила продолжать свой Великий Путь.