Теперь стало понятно кто, осталось понять как, пусть это и было не обязательно — просто хотелось понять откуда черпал Сын Фурий свои силы и возможно ли научиться тому же.
Крики ребят вернули Аскеля в реальность.
Опять.
А по арене метался Громмель, подслеповато щурясь и яростно разнося всё вокруг, постоянно врезаясь в стены, дезориентированный и явно очень оголодавший, бросаясь на всех подряд и только чудом обходя доселе Хофферсона.
Конечно, инструктаж, если таковой и был, парень бессовестно пропустил.
Продумал?
А близнецы и Рыбьеног уже успели выбыть из их урока, явно задетые залпом дракона, не успевшие сориентироваться, защититься если не своим Даром, то подручными средствами, и теперь формально убитые.
Раньше он не витал столько в облаках, понял с удивлением Аскель.
Это на него даже как-то не похоже было.
Совсем не похоже.
Сморкала, что ни удивительно, даже в тренировочном (ой ли) бою пыталась выглядеть наиболее выгодно с эстетической точки зрения, за что и поплатилась, еле успев закрыться щитом от залпа раскалённой лавы, выпущенного Громмелем.
Потому что магия огня от лавы не спасала.
Совсем.
И маги огня были очень даже уязвимы к высоким температурам, устойчивости к ней у них было не больше, чем у любого другого обычного человека.
Вот, остались только он и Мира.
Если честно, то — не удивительно, остались самые серьёзные.
Очень показательно.
Разозлённый дракон, не долго думая, бросился в сторону девушки, сходу определив в ней более слабую, более уязвимую цель, и теперь стараясь достать её своим залпом.
А Мира даже не пыталась изобразить, будто ей страшно.
Она просто посмотрела в глаза дракону, спокойно и даже как-то отстранено.
В упор.
Дракон мотнул головой и сам, без угроз или помощи со стороны Плеваки, поплёлся в сторону своей клетки под разочарованный вой остальных ребят, включая даже подражавшего остальным Рыбьенога.
— Ведьма! Как ты это сделала?! — взорвалась Сморкала возмущениями. — Ты же неудачница, горе всей деревни! Твои глупые родители были рады умереть, чтобы тобой не позориться!
Запрещённый приём.
Неправильный.
Грязный.
— Йоргенсон, а ты не перегибаешь палку? — тихо спросила Забияка, но вошедшая в раж Йоргенсон её уже не слушала, всё говоря и говоря очередные гадости.
— Повтори, — сказала почти неслышно Мира, когда её противница на миг умолкла.
— Ах, у нашей Рыбьей Косточки прорезался голосок? Что же ты раньше пряталась за маминой юбкой? Ой, у тебя же нет мамы! — ухмыльнулась Сморкала, стараясь давить в самое больное.
А Мира лишь наклонила голову к плечу, и на лице её изобразилось какое-то непонятное выражение, и самым правильным определением ему была «брезгливость», словно девушка была вынуждена смотреть на что-то интересное, но невыносимо мерзкое.
А потом тихо хмыкнув, она покачала головой.
Для обычно совершенно равнодушной ко всему девушки — верх эмоциональности.
— Как мне тебя жаль, Йоргенсон, — заметила Мира почти доброжелательно и, развернувшись, скрылась за воротами арены, так и не проронив больше ни слова.
«Жалеть надо жалких!» — вспомнил вдруг Аскель.
Действительно.
— Повзрослей уже, Йоргенсон, — бросил он Сморкале и тоже пошёл в сторону выхода под гробовое молчание остальных.
***
В последующие недели её успех на арене повторялся.
Как выяснилось, у равнодушия Миры ко всему оказалась оборотная сторона медали — её взгляд стал совершенно невыносим для большинства разумных существ, а невозможность смотреть собеседнику в глаза откровенно раздражала.
Иккинг, судя по всему, страдал той же проблемой, но с ней он научился как-то справляться.
По крайней мере он не жаловался.
Впрочем, он — Король, и потому ему вызывать ужас и трепет в некоторых подчинённых было весьма полезно, и потому он мог найти применение этой своей черте.
За эти недели Иккинг сумел-таки научить её видеть ту энергию.