Первые полгода выпали из ее разума, как скользкая рыба из рук. В беспрестанных мучительных упражнениях, от недостатка еды и сна, от кошмарного видения, приходящего в редкие минуты покоя… она дрогнула. Смирилась внутренне, вслед за всеми повторив: «все в руке Его…»
Впустила в себя чуждые ей слова — и это стало поворотом.
Кошмар ушел — оставил с ясным знанием о грядущей Арде Возрожденной по воле Эру, о земле, наполненной Светом, земле, на которой каждый камешек и каждая былинка подобны творению рук гениального мастера. О земле, где эльдар и атани в вечной радости поют хвалу Единому Отцу… до тех пор, пока игрушечный мирок, наскучив владельцу, не будет брошен в жадную пасть Пустоты.
Две дороги. Два пути. Один итог…
Она узнала, но что толку? Предопределенность осталась неизменной, и не видя выхода, она искала забвения…
Надрываясь и теряя себя, она прожила в горном храме до следующей зимы — и ей стало легче. Привыкло тело, преодолев свой предел, привык и разум, вернувшись к прозрачной отстраненности первых лет этой жизни. Ушли кошмары — вслед за ними ушла и мучительная раздвоенность. Она больше не пробовала увидеть конец Пути — дар будто бы уснул, свернулся в клубок, или изменился… зато теперь она легко ловила брошенные в нее камни; после пришел черед ножей и стрел. Не особенно понимая, зачем такое могло бы ей пригодиться, она тем не менее продолжала постигать премудрости сестер, все больше вживаясь в их странные обычаи.
А потом просто поняла однажды — если ее собственный Путь ведет в пламя, выходом может стать чужой Путь. Или даже… Пути. Многие Пути. Многие жизни…
Она действует сама — и мир гибнет. Так пусть действует кто-то другой!
Сестрица Горлинка попала в Горный Храм будучи семи лет от роду. О жизни своей вне возводимых все выше каменных стен она не жалела — в Храме было так спокойно, как никогда не было бы в миру. Девочка, по натуре тихая, усердная и послушная, среди веселых и шебутных сверстниц была, что называется, белой вороной, частенько не понимала шуток, и все чаще становилась изгоем в играх и затеях. Она была бы рада день за днем проводить одна, и попав в Храм, от всей души возрадовалась — здесь-то никто не пачкал сажей свежевыстиранное белье, не подсыпал в обувь ореховые скорлупки и не воровал корзины с ягодами, стоило отвернуться. Здесь все жили для того, чтоб служить Единому, и, хотя, смысл некоторых наук от нее по малолетству ускользал, она, тем не менее, усердно постигала умение лазать по стенам, открывать замки и сворачивать шеи соломенным куклам.
Она была хорошей ученицей.
Скоро она поняла смысл своего служения, постигнув простую истину: работа Храма есть сохранение покоя на Острове путем устранения тех, кто этому покою мешает. Так же, как некогда княгиня Немельрит отравила сонным корнем племянников своего мужа ради спокойствия в клане, как женщины эдайн угощали поганками вастаков и северян, так и сестры-служительницы порой были вынуждены поступать с теми, кто угрожал смутой жизни Эленны. Правда, таких пока еще не случилось — но наставницы не сомневались, что это временно. Какой бы благой ни была земля, людскую природу не переделаешь… но природа — что лошадь, надень на нее узду и поедешь сверху. Такой уздой и должен был стать Храм. Храм — и сестринство.
Горлинке нравилась ее жизнь. Она гордилась похвалами наставниц, тем, что она одна из лучших здесь…
А потом появилась другая.