– Он заставляет тебя чувствовать. Он чувствует за тебя.
Облачно-серая кожа белухи мерцала в проникающем сквозь воду свете, и ее запястные кости, спрятанные силой эволюции внутри плавников, сияли белым жаром, просвечивая сквозь плоть. Они вдруг начали расти, превращаясь в пальцы, обтянутые перчатками.
– Ого!.. – пробормотал он, когда над головой промчался косяк деревянных гусей.
– О чем ты думаешь, Купер?
Он выставил перед собой руку ладонью вперед и расставил пальцы. Они повторяли структуру костей белухи, которые почему-то перестали сверкать и теперь лишь искрили в районе суставов, кажущихся созвездиями. Отвечая, Купер говорил от лица той из своих подсистем, что обладала идеальной памятью, но начисто была лишена чувства юмора.
– Я думаю о том, что Пояс Гулда[20] не может являться естественной частью спиральной структуры Млечного Пути. Он простирается на три тысячи световых лет и расположен под углом в двадцать градусов по отношению к галактической плоскости. И все же он подарил нам кольцо ярких звезд, без которых мы не знали бы ни Ориона, ни Скорпиона, ни Южного Креста, ни Персея, ни Большого Пса, ни Парусов, ни Центавра. Каким бы астрономическим знамением мог я быть, если бы темная материя Гулда никогда не возникала в моей галактике? Изменилась ли бы тогда моя судьба?
Белуха кивнула, делая какие-то пометки в блокноте.
– Понимаю. И какие эмоции это у тебя вызывает?
– Мне кажется, будто эти пластиковые звезды стоят у меня на пути. – Купер отбросил от лица скопление игрушечных звезд, когда те проплывали мимо. – А еще – что серый придурок полагает себя виновным в гибели Смерти. Что заставляет его так думать? Что он такого натворил, чтобы запечатать Последние Врата? Он так напуган, что даже самого себя уже потерял.
– Прошу, продолжай.
– Он влюблен в нее. А она – в него, причем так сильно, что презирает себя за это чувство. Сомневаюсь, что они когда-нибудь будут вместе, хотя, возможно, она и подарит ему то, чего он жаждет более всего на свете.
– И каково же, на твой взгляд, самое сильное желание Эшера?
– Ребенок. – Купер удивленно посмотрел на допрашивающее его китообразное. Его ответы были рефлекторными. – Постой, не так; второй ребенок. И разве это не ты должна отвечать мне?
Белуха – он каким-то образом понимал, что она отчасти состоит из Леди, отчасти из него самого, а отчасти из кого-то совсем незнакомого, – засмеялась, посылая к поверхности пузыри воздуха, и откинула с лица пряди черных волос.
– Я только ныряльщик, братец. Ты же суть море.
– Теперь понятно, почему мне так холодно, темно и пусто.
– Так вот какие эмоции вызывает в тебе это море. – Проворным движением ласта она нацепила на нос тонкие очки. – И это невзирая на то, что оно пьет тепло и свет, излучаемые солнцем и окнами неисчислимых миллиардов жилищ?
– Небеса пусты, темны и холодны, но и они служат жильем для миллиардов… Неисчислимость солнц тут ничего не изменит. – Он помедлил. Море становилось чище; шелковые знамена уплывали, исчезая вдали. – Куда течет вся эта плетеная вода?
Белуха ткнула плавником в самый центр его лба.
– Туда, откуда и пришла. Скажи, доводилось ли тебе когда-нибудь дотронуться до звезды и обнаружить, что ее топка холодна? Думаю, наше время почти вышло, Купер. Так как ты себя чувствуешь?
– Сонно.
Он открыл глаза и увидел Леди Ля Джокондетт, чьи пышные бедра сейчас служили ему подушкой. Исходивший от нее ураган запахов вдруг отступил, словно щупальца, втянутые кальмаром; именно он позволил ей проникнуть в него и вскрыть его разум. Купер ощущал себя крабом, из которого высосали мясо.
– Ты перенес все на редкость легко, дитя Рима. – Леди погладила пальцами его щеки. – Я даже начала подумывать, что наркотический туман тебе не в новинку.
– Ну, я же учился в университете.
Она хихикнула, но покачала головой.