— Или я порву вас когтями! — воскликнул второй голос, внезапно обретая форму. Точнее, хозяин голоса начал становиться видимым, и Элизабет, не удержавшись, хихикнула, когда перед ней с Эдмундом появилось два карлика, один из которого держал за ногу другого. В руках у него была какая-то палка с выпуклым концом, чем-то напоминающая дубинку, но сами существа были похожи чем-то на гномов, только с одной ногой. Не стоит и говорить, что они были вовсе не тиграми, у них не было клыков, бивней, на которых они обещали насадить противников, зубов, чтобы перегрызть их и клыками. Существа, судя по всему, не понимали о том, что их видят, поэтому продолжали сыпать угрозами, но матросов уже откровенно пробирало на смех.
— И раздавите своим жирным брюхом? — с усмешкой поинтересовался Эдмунд, оглядываясь. Элизабет открыто улыбнулась: несмотря на то, что эти одноногие гномы ударили ее, у нее уже не было желания сжигать их, да и биться с ними — все равно что сражаться с детьми, потому что, судя по всему, они рассчитывали только на свою невидимость, являющимися значительным преимуществам. Потеряв его, они стали такой же легкой мишенью, как раненное животное, а значит в сражение не было смысла.
—Даа! — снова прорычал, видимо, вождь этих существ — одноногий старец с рыжей длинной бородой, которого держали сразу двое его соплеменников, но тут же последовал нестройный ряд несогласий.
— Защекочите ногой? — усмехнулся Каспиан, и многие матросы засмеялись. На лице одноногих отразилось настоящее недоумение, и некоторые попадали с держащих их соплеменников. Томас, улыбаясь, подошел к Элизабет и Эдмунду, протянул им их оружие. Эдмунд, только сейчас Элизабет поняла, что внезапное открытие того, кем были их противники, вовсе не уменьшило злость Эда. Да, они были всего лишь одноногими гномами, но мало ли, что они могли сделать с Люси.
— Что с моей сестрой, малявка? — спросил парень, и голос его дребезжал от ярости. Отданный Томом меч слегка подрагивал в дрожащий руку прямо перед лицом их главарь.
«Они так испуганы и глупы, — подумала Элизабет. — Мне жалко их… Но я сожгу их, если они навредил Лу, или подпалю их единственную ногу. Каждому.»
— Эм…ээ, успокойся, — пробормотал рыжий бородач, с испугом смотря на лезвие у своего лица.
— Где она?! — громче спросил Эдмунд. Элизабет переглянулась с Каспианом, а одноногие начали поддакивать, говоря, чтобы их вождь сказал требовательному Королю, где находится девушка.
— В особняке, — произнес одноногий. Элизабет изогнула бровь, замечая, что некоторые гномы все еще смотрят на нее с осторожностью; щеку неприятно засаднило. Девушка поднесла к ней руку, и рану обожгло холодом.
— В каком? — спросил Эдмунд, а нарнийцы стали осматриваться, ища хоть что-то. Гномы были не в том положении чтобы врать, но с этих одноногих станется принять какой-нибудь домик за особняк, а два дома — за поселение, особенно если они никогда не покидали острова. Но внезапно Элиз услышала какой-то дребезжащий звук, похожий на тот, что она слышала перед тем, как одноногие перестали быть невидимыми. Но этот звук был настолько тихим, что кто-то кроме Колдуньи вряд ли ее уловил. Она смотрела на Эдмунда, и звук как раз шел сбоку от него.
— Думаю, он про этот особняк, — сказал Элизабет, и Эдмунд посмотрел в ту сторону, в которую смотрела его девушка.
— Вероятно, — сказал Эдмунд. Все смотрели на роскошный трёхэтажный особняк с многочисленными башнями, шпилями, куполом библиотеки-обсерватории и плющом, покрывающим внешние стен. До его появления на его месте было видно только простирающийся вдаль сад, который представляет из себя несколько холмистую местность, поросшую травой и кустарником причудливой формы. Внезапно сзади что-то зашуршало.
— Нет, мне надоело, что меня все постоянно бросают, — сказал недовольный и забытый всеми Юстас, появляясь из зарослей и отряхиваясь. Он остановился, с недоумением взирая на представшую перед его глазами картину: одноногие маленькие люди с него ростом, но лицами взрослых мужчин, сидящие друг на друге. Одноногие его появление восприняли по-своему.
— Это свинья?
— Свинья проснулась.
— Здесь все чудесатее и чудесатее, — сказал Юстэс.
— Это мы-то чудесатые?