В эту минуту я поняла, что дело не в странностях Всемилы после плена. Дело в самой Всемиле. Словно Добронега вовсе не хотела, чтобы сестра Радима это видела. Альгидрас оборачивался еще несколько раз, но на меня смотрел мельком. Все больше переглядывался с Добронегой. Златы среди собравшихся я не увидела. Видимо, она находилась ближе к помосту.
Вскоре я обнаружила, что пропустила даже ту часть церемонии, на которой присутствовала, пока вникала в странности поведения Добронеги и Альгидраса. Вернул к реальности звук, похожий на песню. Через мгновение я убедилась, что это и была песня. И настолько чужеродно и неуместно звучала радость в звонком девичьем голосе, что я невольно поежилась. Посетила шальная мысль, что это чья-то глупая шутка, и кто-то решил сорвать церемонию. В толпе возбужденно зашептали. Я переместилась в сторону, привстав на цыпочки, чтобы увидеть, что происходит. На помост поднялась молоденькая девчушка лет пятнадцати, и это именно она пела неуместно-веселую песню. Одетая в белое платье, с распущенными светлыми волосами и раскрасневшимися щеками она выглядела слишком счастливой для обряда, на котором оказалась. Так улыбаются не на похоронах, а на свадьбах. Создавалось впечатление, что девочка была пьяна.
Сначала я всерьез решила, что это какое-то незапланированное действо, и Радимир сейчас отправит девчушку восвояси. Но он не отправил. Он задал ей какой-то вопрос, и на поляне стало так тихо, словно кто-то разом выключил звук. Девочка что-то звонко ответила, но я не смогла разобрать слов. По толпе, словно ветер, пронесся шепот, и снова все стихло. А потом девушка шагнула по настилу в сторону тела одного из воинов, и я увидела еще одно действующее лицо, которое до этого загораживал Радимир.
Читая о подобном в книгах, я почему-то всегда представляла себе зловещую старуху в черном балахоне со спутанными волосами. Единственным совпадением с реальностью был возраст. Женщина действительно была старой. Вместо черного балахона на ней было надето белое платье, со стороны не отличимое от платья взошедшей на помост девчушки. Длинные седые волосы аккуратно расчесаны и перехвачены белой лентой. И вроде бы ничего зловещего в ее облике не было, но я отшатнулась, поняв, что сейчас произойдет. Их называли Помощницами Смерти. Они служили не людям – Богам, принося добровольную жертву. Но почему-то я не думала, что в таком развитом, по моим представлениям, обществе еще существовали подобные обряды. Я могла понять, когда в жертву приносили собаку, – верного друга в посмертии. Я могла понять, когда приносили лошадь в помощь при переправе через реку Мертвых. Я не скажу, что принимала, но я могла понять. Мне было жаль животных, но это же животные. Но… человек? Променять жизнь на возможность присоединиться к своему мужчине в загробном мире? Это же… Я не могла подобрать слов. Просто с ужасом смотрела на девочку и понимала, что ее явно чем-то опоили. Ну не может человек по своей воле!.. Как Радим спокойно на это смотрит? Почему не отправит девчонку домой?
Старуха взяла девочку за запястье и заставила ее сделать еще один шаг к телу воина. Радиму передали белого петуха, и он протянул его девочке. Девочка подхватила вырывавшуюся птицу и нож, протянутый Помощницей Смерти. Я отвернулась. Звук трепыхавшихся крыльев оглушал. Девочка что-то выкрикнула – радостное, веселое. Кажется, сказала, что кого-то там видит. Я зажмурилась до кругов перед глазами, но уши закрыть не успела. Послышался глухой стук. То ли нож упал на помост, то ли тело девушки. Я медленно открыла глаза, твердо намереваясь ни за что не смотреть на помост. Скользнула взглядом по широкой спине впереди стоявшего мужчины. Отвернулась. И тут же перехватила напряженный взгляд Альгидраса. Я почувствовала тошноту, глядя на него. Он ведь тоже, как и Радим, спокойно смотрел и ничего не делал. Да что же они за люди? Где-то заплакал ребенок, и я вздрогнула. Господи! Они и детей еще сюда привели. И дети это видят. Я невольно взглянула на помост как раз в тот миг, когда какой-то мужчина укладывал тело девушки рядом с телом воина. Со своего места я видела только босые девичьи ступни и край белого подола. Я неотрывно смотрела туда и думала, будет ли счастлив ее мужчина там, если существует эта их загробная жизнь, зная, что она – совсем ребенок – так бессмысленно умерла?
Я не видела, как Радим и еще несколько воинов поднесли факелы к хворосту. Я все смотрела и смотрела на маленькие босые ступни и чувствовала тошноту, отвернувшись только тогда, когда гудящее пламя стало к ним подбираться. Добронега взяла меня за запястье и крепко сжала. Я смотрела в землю, думая о том, что в этот миг ненавижу их всех. Даже Радима. Его особенно, потому что он мог что-то сделать, но ничего не сделал. От толпы отделились десятка два воинов и бесшумно двинулись в сторону городских стен. Я только сейчас заметила, что они вооружены. Через несколько минут их место заняли воины, пришедшие из города. Караул сменился, чтобы каждый мог проститься.
Костер горел бесконечно. Я чувствовала удушливый дым и понимала, что сильно погорячилась, решив, что смогу привыкнуть к этому миру, и посчитав его когда-то идеальным.
Костер догорел, люди стали медленно расходиться. Слышались всхлипы, негромкие голоса. Добронега отвела меня в сторону. Наверное, она решила, что нам нужно дождаться Радима. Я не хотела его видеть, но выхода у меня не было. К нам подошла заплаканная Златка, чуть позже – Альгидрас с пожилой женщиной. У Альгидраса на поясе висела сумка, и я зацепилась за нее взглядом, чтобы ни на кого не смотреть. Сумка была холщевой, и в ней угадывались очертания небольшого предмета. Я в каком-то отупении пыталась угадать, что там, лишь бы не думать о произошедшем. Злата что-то спрашивала, спутница Альгидраса что-то ей отвечала, а я все смотрела и смотрела на серую ткань, чувствуя пристальный взгляд Альгидраса, но даже не могла найти в себе силы поднять голову.
Поляна почти опустела. Остался запах гари, пепелище и карканье ворон. Альгидрас поправил сумку. Это движение заставило меня отвести взгляд и наконец оглядеться по сторонам. Радим все еще был рядом с костровищем и разговаривал с пожилым мужчиной. Я обратила внимание, что часть людей, наверное, жители окрестных деревень, уходила прочь от Свири.