Но вернемся к главному: меня зовут Гарри Джеймс Поттер — это настоящая фамилия, — в школе я числюсь как Гарри Дурсль. Да, я в каком-то смысле приемный ребенок, по официальной версии мои родители Лили и Джеймс Поттеры разбились в автокатастрофе, но тетя все же рассказала правду.
Мои родители были волшебниками. Нет, не теми, что с бородой и посохом — хотя, я думаю, и такие есть, — они могли колдовать с помощью палочек, творить невероятные и странные вещи. Моя мама — родная сестра Петунии, только вот у тети нет этих способностей, судя по тому, что я ни разу не видел их. Самому с трудом вериться, но где-то внутри, на уровне подсознания, я сразу же поверил. Моих родителей убил маньяк — так его описала тетя. Меня тогда прошибло потом: ведь мои сны — и не сны вовсе. Это было страшно, я был в ярости и печали, но я взял себя в руки и поблагодарил её. Было за что, ведь головоломка под названием странная жизнь Гарри Поттера стала складываться, пусть картина и была не полноценной, но основные штрихи стали четко просматриваться — только я никак не мог их понять, пока что не мог.
Наказав не распространяться и молчать о реальном положении дел, она успокоила меня. Когда мне исполнится одиннадцать — я все узнаю и отправлюсь в школу, где меня обучат всему. Она первое время корила себя за несдержанность и присматривалась ко мне: и вправду, будь я обычным ребенком с дефицитом внимания, я бы, скорее всего, проговорился — чисто показать свою исключительность, привлечь к себе внимание или просто выделиться. Но я был собой, мне действительно хотелось поделиться этим со всем миром, мое шило пониже спины так и подмывало сделать вброс миру, однако я глубоко уважал семью, что приютила меня, и выполнил просьбу. Я никому ничего не сказал, не творил магию, которую с большим трудом удавалось держать в узде, изредка выбрасывая накопившееся наружу, из странного паренька, рядом с которым происходит необъяснимое, превратился в задумчивого шкета, хулиганистого драчуна и любителя ужастиков. Я обожал творчество Хичкока, рок-н-ролл и драки, мне нравилось лазить по деревьям, крышам. Однажды меня снимали с моста — вид там был замечательный, чего не сказать о синеве моей задницы. Ремень словно дамоклов меч — всегда висит над моими булками, но я, поддавшись эмоциям и простому детскому желанию, делаю глупые поступки. Ну правда, я же ребенок, пусть и слегка необычный.
С фильмами и музыкой все понятно, но почему драки? Я ношу очки — заметьте, я не назвал себя очкариком. Я ненавижу это слово и луплю тех, кто по неосторожности вздумает меня им обидеть.
— Вернон, Гарри, идите в дом, пора ужинать! — тетя Пэт, ненавидящая это обращение, звала меня на ужин. Вернона же ждала очередная пытка зеленью, но он дал слово, значит, будет терпеть — такой уж он, мистер Дурсль. Запах масла, нагретого асфальта и легкие дуновения ветерка, несшие с собой аромат цветов, растущих на клумбах у дома — этим грешила половина Литл-Уингинга, так что был до боли привычен, — запах яблочного пирога, что вплетался в цветочный, и тонкие нотки гвоздики, которую тетя обожает добавлять в чай.
Выбравшись из-под днища машины, я потянулся всем телом и с улыбкой наблюдал за кряхтением дяди: он пережравшим планктона китенком выкатывался из-под автомобиля. Увидев мое лицо, прямо в тот момент, когда я попытался скрыть насмешку и веселье, с хрипом бросил в меня засаленную маслом тряпку:
— Негодный мальчишка, да я тебя..! — быстрее убравшись, пока в меня не полетело чего потяжелее, я забежал в дом и плюхнулся рядом с кузеном, что даже не обратил на меня внимания: он был поглощен очередной тупой передачей по телеку.
Да, Дадли слегка туповат и обидчив, но я уже привык, как и к сюсюканьям Петунии по отношению к нему. Сначала я завидовал, а потом, поняв и осознав всю тлетворность её действий, ужаснулся и просто забил болт — что, по моему мнению, очень зрело, наверное.
Тетя, поставив пышущий жаром только из духовки пирог и бросив на меня убийственный взгляд, шлепнула полотенцем:
— А ну быстро приведи себя в порядок!
Она ненавидит грязь, блин, дошло до того, что, я уверен, можно проводить пересадку сердца на столешнице — настолько всё стерильно. В шутку и — естественно — про себя я называл её «Аннигилятором Микробов».
На мытье рук я потратил десять минут из-за того, что на помывке второй был отодвинут тушей дяди, на что я не обиделся — уж он-то хочет есть побольше моего. Посмотрев на себя в зеркало, с напускным осуждением я прошептал самому себе:
— Гарри, Гарри Поттер… — не дождавшись хоть чего-нибудь, я сдвинул брови домиком и вытер руки о волосы, попытавшись их пригладить, и это даже немного получилось. К тому же я опасался вытирать руки о белоснежные полотенца, вдруг пропустил чего.
— Поттер, сколько можно звать тебя к столу!
Вздохнув и бросив последний взгляд на отражение, в котором хмурое лицо ребенка ярко мигало зелеными омутами глаз, я выдавил улыбку:
— Ты как всегда неотразим…