— Аларте!
Ладонь словно приклеилась к палочке, в то время как позвоночник передал весь импульс рывка в каждый нерв моего тела. Упал я кулем, задыхаясь от боли, но в этот раз ощущая все тело – что не было приятно, очень даже больно. Жаркое дыхание облаками пара вырывалось изо рта, в то время как огромная туша верещала, завывала в агонии, будучи наколотой на бивни огромной статуи вепря, стоявшей у входа замка. Я их видел не в первый раз, но сейчас я восхищался ими, а не просто принимал к сведению.
Тролль затих, истекая черной кровью на промерзшую траву, пар волнами поднимался вверх, а непослушные пальцы, сломав сигарету пополам, засунули фильтр в зубы. Прикурить от палочки получилось настолько просто, словно дышать, – на автомате. Мне бы так с заклинаниями — просто как дышать, видеть и слышать…
Насчет слышать. Вопли бегущего ко мне декана не были сладкой усладой моего слуха. Полы её изумрудной мантии хищно хлопали на ветру, а побелевшее лицо сверлило меня разочарованной яростью. Благо, до того, как она поравнялась со мной, я выплюнул окурок, смиренно наступив на него подошвой высоких кед.
Это было очень круто, незрело, безрассудно, но я ведь уже говорил — я не ищу опасность, она ищет меня…
========== Глава 24 “Первый матч” ==========
Начало ноября стало первым звоночком, знаменующим приближение суровой шотландской зимы. Видневшиеся вдалеке горы размывались в серой мари туманов и низких облаков цвета сизого дыма. Багровый янтарь моря леса выцветал на глазах, превращаясь в бурое пятно среди бесконечной серости и мглы. Резкие росчерки мелкого дождя размывали и так не слишком-то хорошее зрение – капли влаги скапливались на линзах очков, так что все время приходилось протирать их носовым платком в те редкие моменты, когда необходимость идти на Травологию или Астрономию перевешивала лень с посильной помощью Грейнджер.
Погода была паршивой, сонной и мрачной – такой же, как лицо Оливера, что неустанно сверлил мне затылок взглядом. Неделю, всю неделю он ходил за мной по пятам и мрачно молчал, опаздывал на уроки и так же мрачно молчал, не предпринимая никаких иных действий, как стоять и мрачно молчать.
— Он все еще пялится? – мое кислое лицо обернулось к рядом сидящей Гермионе, которая помешивала чай, при этом не отрывая взгляда от страниц книги.
— Спроси у Рона.
— Рон, он все ещё…
— Я слышал вопрос, Гарри. Да, он все еще пялится. Как неделю назад, как в четверг и как в пятницу, как вчера и как сегодня.
— Я понял…
Дело в том, что это не Оливер ведет себя странно, я бы даже сказал, жутковато, дело в моем поведении – по мнению окружающих. Уточню: профессорского состава Хогвартса – за то, что я подверг себя и Рона опасности, и лично всего Гриффиндора, который не потерпит еще одного поражения Слизерину, – ведь я их козырь. Козырь, который, нарушив три из двенадцати уложений Хогвартса, чуть не был съеден горным троллем, при этом притащив ему закуску в виде Рональда Билиуса Уизли, затем чуть не совершил удачный суицид, выбросившись с высоты второго этажа замка, при этом убив собственность школы – в виде тролля, – и покорежил также собственность школы в виде вепря, символизирующего само название школы, стоявшего там «еще до моего рождения и всех здесь присутствующих» – слова Снейпа: мудак балдел от официального разрешения ото всех окружающих брызгать ядом в мою понурую моську.
Как итог – минус двадцать очков с факультета и двадцать в плюс за благородный порыв спасти сокурсницу – ох, как скривилась рожа зельевара, эта награда была слаще всех эфемерных баллов. Но все изменилось: мне чуть не запретили полеты и не турнули из команды, пока я внятно и четко не объяснил свой порыв выброситься из окна, проломив древний витраж. Вот так я и познакомился поближе со старым древком швабры, драной половой тряпкой и довольным сопением Филча. Каждый день после уроков я не шел в библиотеку или к Хагриду, не гулял во внутреннем дворе – да и желания не было, и не занимался тем, чем мне хотелось, будь то игра в шахматы с Роном или прослушивание пластинок во время выполнения домашних заданий. Я в темпе вальса, что мерным стуком в голове помогал убивать время, драил полы в холле, в коридорах и старых кабинетах. За окном выл ветер, издали слышался смех и голоса, а в голове стучал метроном, заглушаемый дуновениями сквозняка и сопением контролера.
Капитан команды, науськанный деканом, не спускал с меня глаз, когда у меня выдавалась свободная минутка: он следил, чтобы я не учудил очередную глупость, которая может стать причиной моего отчисления из школы, команды или простой дисквалификации. На тренировках он молчал, да и я видел, что он готов живьем меня съесть, если я дам повод. Я не обижался, он все слишком близко принимал к сердцу, да и квиддич был для него всем, или почти всем. Он жил им, все знали, что в будущем он собирается посвятить жизнь профессиональной игре в одной из сборных, а я был его шансом на победы – следовательно, на известность. Из мрачных мыслей меня вывело уханье сов, что пикировали прямо на меня. Но это было уже привычно, так что я раздвинул было тарелки и вазочки с джемами для посадочного места, как длинный предмет, завернутый в паковочную бумагу, шлепнулся прямо предо мной, разбрызгав вокруг хлопья овсянки, перевернул тарелку с сосисками и разукрасил джемом обложку книги Грейнджер, что наконец обратила внимание на происходящее вокруг.