-Я выйду здесь, - в полуобморочном бреду услышала Анжи свой голос, - остановите, пожалуйста.
- Но куда вы, сеньора?! – расстроился мужчина, однако все же остановил машину – и Ангелина едва сохранила равновесие, пока не добралась до какой-то подворотни – перетянутой веревками с сушившимся бельем, наполненной криками одинаковых чернявых детей, - везде дети, почему дети, такие сладкие, такие вкусные… - и запахом готовящейся еды.
Стараясь стать как можно менее заметной, она забилась под каменную лавочку – несомненно, стоявшую здесь еще со времен Римской Империи – и закрыла глаза, сжавшись в комочек.
Вызывает ли кровь привыкание? Бывает ли ломка? Почему, если реже бывать на солнце, так тяжело его переносишь? Что будет, если вампир укусит вампира? Что будет, если полукровка укусит вампира? Что будет, если человек укусит вампира, а тот укусит полукровку? Ангелина поморщилась, надеясь прогнать бред, что метался под воспаленными веками.
«Они найдут меня. Конечно, найдут. У них полно родственников в Италии, кто-нибудь обязательно примчится, чтобы обнюхать Римини…».
«Мы. У нас родственники».
«Будь у меня родственники, я бы не валялась здесь под лавкой, как клошар, надеясь не испепелиться еще хотя бы час».
«Не. Не испепелишься. Иссохнешь».
Это было правдой. С ужасом Ангелина видела, как ее руки ссыхаются – как будто от недостатка влаги сохнет сено на поле – тускнеет, делается ломкой еще вчера свежая зеленая трава. Зрелище это было жутким. Правда, в глазах тоже уже пробегали помехи – пока несильные, но регулярные.
«Я-то думала, что в монастыре привыкла голодать».
«Крови! Темноты! Сейчас же!».
Что-то хрустнуло в спине. Кажется, ссохшийся позвонок – первый из многих. Точно, вот еще и еще звуки. Похожие на те, с которыми злые пальцы Милицы перебирали четки в келье.
«Пропадаю».
Ей не дано было бояться солнца – страх отсутствовал, как понятие в ее системе бытия. Было отчаяние и боль. Привычная, тупая, возвратившаяся, наконец, на законное место. Вот и закончилась эпоха Дня в ее жизни – и как не вовремя! С щелчком начали отлетать скрутившиеся ногти на руках, затем и на ногах. Щелк! – ноготь долой. Пальцы скрючивались, сохло ногтевое ложе, приобретая характерный бурый оттенок.
«Что еще?».
А, конечно. Внутренности тоже начали ссыхаться. Вот подреберье втянуло почти до расходящихся поясных позвонков. Вот съежились легкие. Можно было бы дотронуться до выпуклости, обозначающей печень – если бы Анжи еще могла шевелить руками.
В ушах загудело, солнце упало и раскололось, изливая весь свой запас света на Ангелину, и мир вокруг растаял в ослепительном сиянии. Короткие зигзаги желтых молний и вспышки белых сверхновых.
Ее даже не рвало – было нечем; судя по ощущениям, внутри даже органов не осталось. Абсолютно невозможно сосредоточиться ни на чем, кроме как ощущать свою близость к небытию.
Но оно все не приходило.
Белград. ВО+
Когда она очнулась и спустя какое-то время открыла глаза, рядом не было никого. Комната была мала и пуста совершенно; рядом с кроватью не стояло ни тумбочки, никто не озадачился такой человеческой формальностью, как одежда или…
Зато у кровати прямо на полу стоял ящик. Ящик с алюминиевыми банками по поллитра. И Ангелина, не в состоянии еще протянуть руку и дотронуться до одной хотя бы, уже знала и жаждала каждую каплю из этих банок.