- Его Могущество, пятый иерарх Бескидский, Богуслав, - поклонилась едва ли не в пол Сара, и спешно засеменила в сторону, задевая шлейфом многочисленные корзины с цветами и подарками.
Богуслав был одет в народный костюм, и фигура его – от короткополой шляпы и до высоких мощных сапог – выражала превосходство и силу. Во рту он держал традиционную трубку, правда, позолоченную, а не посеребренную.
- Полнолуние, Народ Ночи, - негромко поприветствовал он собравшихся, и из темноты зала раздались приветственные одобряющие крики, - надеюсь, всем достало удовольствий сегодня?
Послышались счастливые смешки. То тут, то там на гемма-лингве раздавались возгласы: «Очаровательно!» и «Бесподобно!». Богуслав на миг прищурился, набирая воздух в легкие – наслаждаясь. Ангелина прижала к губам портьеру.
«Тщеславный, как и все они».
«Мы – и смирись с этим».
- Вы знаете, мои дорогие, что я редко собираю вас даже по значительным поводам, - негромко продолжил Богуслав, улыбаясь в пространство, - и поверьте, сегодня повод более, чем значителен.
Зал замер в праздничном предвкушении. Равнодушные ко всему, кроме смерти. Надменные, красивые, уродливые лица. Кровожадные, отрешенные, безразличные, пресыщенные всем на свете и во мраке.
- Не так давно я перешагнул через первую свою тысячу лет!
Овации и визг. Хлопки шампанского, фейерверки, рассыпающиеся над стеклянным потолком в ночном небе, и пять минут всеобщего веселья. «Так вот значит, зачем смотрел Повелитель эти бесконечные шоу».
- И я решил, - спасибо, спасибо, - что возраст позволяет мне покуситься на некоторые устои нашего общества. Их все еще немало – вы не находите? Ограничения, законы, рамки. Это просто смешно в наш продвинутый век!
Всеобщий счастливый стон. Конечно, они согласны. Разумеется, они на все и всегда согласны, особенно если их перед этим как следует накормить кровью и развлечениями. Он еще что-то говорил – Ангелина не слышала, что, и не понимала. В ушах вдруг зазвенело. Она уже видела, как все больше в зале становится слегка удивленных, наконец, возмущенных, взбешенных лиц – их было меньшинство, но все же немало; и вдруг увидела Валенсио. Он мягкими, крадущимися шагами незаметно приближался к первым рядам – невидимый, абсолютно неприметный. И он, как и она, не слушал и не слышал иерарха. Его сосредоточение выдавало намерения. Руки он держал вдоль тела. Мягкие, плавные, аккуратные его движения…
«Нет, Господи, нет».
Крадущийся охотник. Глаза широко раскрыты, зрачки едва видны – столь сильно он напрягся, всматриваясь во врага.
- …И хочу представить вам ту, кого отныне прошу считать одним из членов моей Семьи – дочь Бескидских, свою Чистоту!
Ангелину кто-то вытолкнул из-за портьеры, и она, неловко пошатнувшись, в кромешной тьме двинулась к иерарху, ничего не соображая и не понимая, что происходит. Сознание ее едва могло сфокусироваться на необходимости как-то перемещаться в пространстве; но инстинкты работали на полную, и они кричали: «Опасность!».
Негнущиеся ноги отказывались повиноваться, а взгляд Ангелины пытался остановить Валенсио. Но тот не видел ни ее, ни кого-либо еще. Его правая рука начала движение вверх, глаза приобрели столь знакомый ей по совместным заданиям прищур…
Это было совсем не как в кино.
Она бросилась между иерархом и Валенсио – точнее сказать, практически упала. Раскрывая руки, как крылья – она лицом стояла к Богуславу, как будто бы прикрывая собой не его – а Валенсио, чья рука все же дрогнула. Но дрогнула слишком поздно - пули летели, и остановить их, кроме тела Ангелины, было нечему.
Лица Валенсио Анжи так и не увидела – зато хорошо рассмотрела лицо Богуслава. В глазах иерарха не было ни тени сомнения, раскаяния или страха. Но, увидев перед собой Ангелину, он удивился. Настолько, что легко поднялись густые соболиные брови, сошлись на переносице галочкой, а руки… руки, узловато ссохшиеся за трехсотлетнюю спячку, державшие смерть тысяч в ладонях, руки, рвавшие на части и ласкавшие до потери памяти – взметнулись к груди. К сердцу.