– Мы приготовили для вас ночлег, – сообщает он, – уровнем ниже. Все наверняка устали, и теперь я хотел бы, чтобы вы по-настоящему воспользовались нашим гостеприимством. Я, а значит и мои люди, сочтём за честь, если вы поприсутствуете завтра на похоронах моей матушки и моей коронации. А для этого вы должны хорошенько отдохнуть.
Я с благодарностью киваю. Это был очень долгий день.
Вэйрин провожает нас к нескольким хижинам на нижнем уровне. Не представляю себе, что за уклад жизни у ваанти – обязательно нужно будет расспросить об этом Диего – но хижины действительно довольно забавны. В них по три комнаты, каждая из которых отделена от небольшого общего зала аркой с плетёными занавесями. В облюбованном мной домике на столе в общем зале просто целая куча всякой еды. Даже не представляла себе, что настолько голодна, пока не увидела всего этого изобилия. Судя по восторженным восклицаниям из соседних строений, плотный поздний ужин ожидает всех моих друзей. И слава богам, потому что от одной мысли о перспективе жевать пеммикан у меня с души воротит.
После ужина мы разбредаемся по комнатам. Джейк, разумеется, ни на шаг от меня не отходит, так что я прекрасно знаю, что одна этой ночью спать не буду. Даром что в домике с нами ещё Зара и Радж, причём Зара – прямо через стенку.
– Если вы, – указывая на нас двоих, ворчит Зара перед тем, как скрыться за занавеской, – вздумаете трахаться в такой близости от меня, я стащу, Марикета, кинжал, что подарила тебе Серакса, и нахуй вас прирежу. А ты, – она поворачивается к Раджу, – даже не вздумай храпеть!
Я только усмехаюсь, заходя в альков за аркой. Комната совсем маленькая – тут кровать, наверняка рассчитанная на одного, но из-за габаритов ваанти вполне себе вместительная, застелённая плетёными же простынями. Подушки выглядят так соблазнительно, что я едва нахожу в себе силы раздеться. Благо традиционные одежды ваанти реально снимаются очень легко. Плетёное постельное бельё оказывается неожиданно мягким, и, когда Джейк обнимает меня, ложась рядом – чёрт, я действительно быстро привыкаю к тому, что он спит рядом со мной, – я, наконец-то, чувствую себя в безопасности. Временно, разумеется, потому что завтра утром все тревоги о Куинн и моих видениях снова накроют меня с головой.
– Расскажешь? – шепчет Джейк, покрывая мои щёки лёгкими поцелуями. Его щетина слегка колется. Я обвиваюсь вокруг него, закидывая ногу и руки – блин, так хочется быть ближе, раствориться в нём, стать единым целым – не физически, а, скорее, прикоснуться к его душе своей. Так сильно, так больно – это опять моё клятое сердце напоминает мне, что я люблю его, люблю-люблю-люблю Джейка Маккензи, и это почти что раскалывает меня на части.
– Не сегодня, – я качаю головой, насколько это возможно в нашем положении. – После. Дай мне немного времени.
Я хочу рассказать ему всё – или почти всё – но просто не могу сейчас даже думать о том, что мне, возможно, придётся снова лгать. А я так не хочу лгать ему – ещё меньше, чем всем остальным, но я слишком погрязла в собственных недомолвках.
– Тогда спи, – соглашается Джейк и целует мои губы определённым, не располагающим ко сну, образом. Я отвечаю помимо воли – прижимаясь ближе, позволяя своим рукам скользить по его широкой спине, пытаясь обнять ещё крепче, когда…
– Я, блядь, сказала, что прирежу? Я же слышу, как вы сосётесь!
Я хихикаю, утыкаясь в плечо Джейка.
– Доброй ночи, Зара! – громко говорю я и ещё раз – теперь уже абсолютно невинно – целую Джейка. – Сладких снов, Арагорн.
Я поворачиваюсь к нему спиной, и он крепко меня обнимает. Я чувствую лопатками его грудную клетку, и от жара его кожи меня морит окончательно. Перед тем, как уснуть, я слышу только шёпот над ухом:
– С тобой других не бывает, Принцесса.
Я снова стою, покрытая засохшей кровью, в пещере у основания вулкана; мои ноги по щиколотку вязнут во влажной рыхлой земле, под ногтями – грязь, в ладонях – занозы. Тело бьёт мелкой дрожью, в голове – кавардак. В полумраке пещеры могилы передо мной безымянны, но я знаю, где чья, и от этого мне хочется рвать на себе волосы – но я остаюсь неподвижной. Словно во мне две личности. И одна готова впасть в истерику и кататься по земле, крича и раздирая когтями себе грудную клетку, чтобы избавиться от холодной – сжигающей – пустоты, чтобы скатиться в инстинкты, озвереть окончательно, уничтожить каждого, кто ответственен за это, и себя – в первую очередь; забыться, потеряться в животной природе, утратить человеческое – эту боль, – не хочу, не стану больше чувствовать её, если позволю себе поддаться порыву… Но другая часть меня – сильнее. Она ненавидит. Эта ненависть растекается холодом по венам, замораживает всё остальное, оставляет после себя кусочки льда на коже и под ней, выжигает другие чувства. Удерживает меня на месте, заставляя пялиться на могилы друзей пустым взглядом, и даже не позволяет думать о чём-либо – кроме неё, ненависти.
К себе.
Куртка Джейка привычно пахнет дымом – странно и страшно ощущать это, когда он сам на глубине шести футов под землей, прямо передо мной. Рядом со всеми остальными, кого я знала и любила – рядом с Диего, который уж точно не заслужил подобной участи.