– Я могу посвятить свой огонь бабке, – сказал Хинта, – той, которая умерла еще до цунами – она ведь тоже когда-то была девочкой, как дед когда-то был мальчиком. А завтра я зажгу огни для них обоих в их взрослых ипостасях.
– Давайте каждый поставит по огню, – предложил Тави. Ивара кивнул и роздал мальчикам по плошке. Сам он поставил свою на средний ярус, в мир страданий и гибели. Хинта зажег свою плошку внизу, в разделе давней истории Шарту. А Тави полез на самый верх. Даже мортейра обеспокоенно остановился, чтобы проследить за его восхождением. Ближе к вершине пирамиды ступени становились совсем узкими, места для ног едва хватало и приходилось опираться руками, словно лезешь вверх по настоящей скале. Когда Тави спустился, он весь дрожал, лицо раскраснелось, а стекло шлема было покрыто испариной.
– За будущее, – положив руки им на плечи, выдохнул он. – Там, наверху, было жарко, очень жарко.
– Я за тебя испугался, – признался Ивара.
– Но ведь будущее того стоит. И все, кто еще умрет, стоят того. А умрут многие – так устроен мир. Пусть этот огонь будет маяком для звездного ветра, пусть рождений будет больше, чем смертей, пусть души живых получат не меньше любви, чем души мертвых. Тем более, что мертвые снова станут живыми. И наоборот.
Они отошли в сторону и смотрели, как на пирамиду восходят другие паломники. А пламя поднималось все выше, пока огонь не охватил весь мемориал. С какого-то момента мортейра уже не позволял людям подниматься наверх и ставил пылающие плошки сам, с помощью ухвата. Но места на ступенях все равно не хватало, и люди начали ставить огни вокруг – от подножия и дальше, пока площадь вокруг памятника не засветилась вся. Когда сотни огней слились в один, воздух задрожал, и вокруг поплыла ощутимая волна тепла. Люди, испуганные тем, чего достигли, начали отступать с площади; толпа сложилась в широкое кольцо, посреди которого пылал до неба знак памяти.
– Сколько помню, – восхищенно прошептал Хинта, – такой огонь, как сейчас, раньше не поднимали даже в день поминовения взрослых. Плошек всегда было меньше в два или в три раза. Приехавших тоже. Большой будет праздник.
– Должно быть, дело в новом шартусском патриотизме, – сказал Тави. – Даже странно, что эта вещь, уродливая сама по себе, может вдруг стать причиной такой красоты и такого величия. А может быть, после землетрясения люди вспомнили, насколько близко от них грань между жизнью и смертью. Думаю, так этот мемориал и был задуман. Именно так он, наверно, горел в те дни, когда память о погибших еще была свежа.
– Есть небольшой город Тиглип, – сказал Ивара, – на западной окраине подконтрольных Литтаплампу земель. Там сохранился древний литский мемориал людям, погибшим в годы Великой Зимы. Есть другой особенный мемориал в деревушке Гайру, посвященный чернорабочим, легшим костьми на строительстве Экватора. Мемориалы войне трех цивилизаций и героям смутного времени разбросаны в большом количестве по всей ойкумене. Есть немало и меньших мемориалов, вроде этого в старом Шарту, которые посвящены другим, более поздним трагедиям, связанным с массовой гибелью людей. Все они похожи.
Хинта поймал взгляд учителя. В светлых глазах Ивары плясали отражения синих огней, казалось, он сам горит изнутри, словно этот огонь выжигал, пожирал его.
– Каждый раз, когда я вижу действо вокруг одного из этих мест памяти, я думаю о том, что все величие этого зрелища связано вовсе не с тем конкретным событием, которому посвящен мемориал. Нет, оно связано с нашей культурой в целом, с тем, как мы умеем помнить и чтить мертвых. А на самом деле мы не умеем этого. Почитая конкретных мертвых, мы всякий раз думаем не о них, а о тех героях, на которых они в своей смерти стали похожи. Мы опосредуем смерть через образы из любимых легенд. Все наши мемориалы и колумбарии, все наши места памяти – это, по сути дела, храмы наших героев. Наши мертвые и наши герои – одно. Наши герои – главные среди наших мертвых. И в то же время они единственные доступные нам мертвые, единственные, кого наша культура по-настоящему запомнила в веках.
Это была большая речь для человека, который последние два часа был крайне немногословен. Мальчики примолкли. Своими словами Ивара закрыл вопрос, который они обсуждали – и они оба хорошо понимали, что он прав. Этот мемориал и эти плошки с горючим сложили люди Шарту, но это пламя рассказывало не о них и не об их предках. Это был костер самой истории, он приносил с собой жар тысячи древних сердец. И величие, которым дышал этот огонь, принадлежало лишь тем, кто действительно был его достоин – героям, таким, как Джилайси.
После бдения у места памяти Хинта поговорил с младшим братом. Ашайта уже хотел спать, но был спокоен и в достаточной мере заинтересован окружающим, а потому друзья решили, что могут продолжить вечер. От мемориала они вместе с толпой направились к побережью.
В небе угас последний отсвет ушедшего дня, и теперь люди зажигали плошки с горючим уже не ради мертвых, а просто чтобы осветить себе путь. Извилистая череда редких огней, как указующий вектор, выстроилась от площади мемориала до самого побережья, а там сворачивала на длинную, уходящую далеко в море галечную косу. Гладкие мокрые камешки шуршали под подошвами сотен сапог. Был отлив, прибрежное течение усилилось, а значит, наступило благоприятное время, чтобы запустить в океан кораблики. Паломники входили по пояс в воду и, борясь с набегающей волной, зажигали плавучие огни. Ивара и мальчики последовали общему примеру. Это оказалось непросто: волна норовила бросить пылающий плавучий факел обратно на берег. Хинта, рискуя прожечь скафандр, поймал и оттолкнул их кораблики дальше от берега. Те замерли, кувыркаемые волнами, заплясали на одном месте, но постепенно начали отдаляться от линии прибоя. Чем дальше они уходили, тем быстрее было их движение. Наконец, течение подхватило их и понесло прочь. Все новые и новые паломники входили в воду, чтобы зажечь и оттолкнуть от берега свои огни. Казалось, по телу океана потянулась многопалая огненная рука, а потом она разрослась и превратилась в огненную реку. Течение несло огни на юго-восток.
– Словно океан бросает вызов небу, – прошептал Тави, когда они отошли от толпы и смотрели, как танцуют на воде плавучие огни. – И там, и там видно Млечный Путь – реку звезд.