— А какая? — подозрительно осведомились из трубки.
— Родная, — брякнул Максим Сергеевич. В трубке радостно заржали, а потом разговор прекратился.
Сделав вид, что всё прошло замечательно, социолог отвернулся от обалдевше-заинтересованной рыжей дамы. Он тут не связистом нанимался, чего вы хотели?
Пара наконец-то началась: Мечников слушал и тут же весьма едко комментировал заданные на дом эссе. Единственный, кто не получил придирок, был староста — но старосту упрекнули в том, что он слишком умный и с ним скучно. К счастью, Илья легко к этому относился, иначе бы не дотянул старостой до четвёртого курса. Запамятовав, зачем он вообще сюда пришёл, Максим Сергеевич по привычке просмотрел тесную учительскую и замер — тут сидел нелюдь. Прямо тут!
Для невинного наблюдения, чтоб не оборачиваться, пришлось воспользоваться зеркалом, закопанным в чьих бумажках. Особенно ему понравились: записка от декана лингвистов — декану филологов (с не очень вежливой просьбой прекратить вые… выде… выгибать пальцы), заявление на перевод с испанского на итальянский («Я больше их не перепутаю, честное слово! С уважением, Петров…»), заявление о добровольном уходе с филфака («Не поминайте зарубежным филологом. Без уважения, Иванова…») и так далее в том же духе. Так вот, зеркало. Оно отражало историков, и нет, там не было того парня, который умер. Да и Мечников явно не видел никого подозрительного. Но тогда…
Прищурившись, Максим Сергеевич взглянул на рыжую даму. Та, облокотившись на спинку своего стула, задорно подмигнула и показала язычок.
Это в смысле?
— Нам выйти? — приподнял брови Мечников, болтая ногами. С его габаритами это было весело. Когда крупные — ни разу не толстые, именно крупные — люди болтают ногами, сидя на хлипком столе, весело всем, кроме стола.
— Я бы не отказался, — пожал плечами Максим Сергеевич. — Но идти вам некуда…
— Продолжайте занятие, — улыбнулась рыжая дама. У неё оказался соблазнительный низкий голос — что ж, самое то для ведьмы! Может, подать какой-нибудь знак Мечникову, чтобы он не выделывался? А то ведь получит латынью в глаз. Впрочем, его проблемы.
Телефон зазвонил снова. Смирившись с тем, что сегодня он диспетчер, Максим Сергеевич взял трубку.
— Меня зовут Ирина. Ирина Арсеньевна, — заговорила трубка голосом рыжей дамы. Она держала рот на замке, но пальцами в воздухе набирала… на клавиатуре, которой не было! Максим Сергеевич не удержался от улыбки, давно он такого баловства не видел. — Фамилия — Окунь, вы могли ржать надо мной в расписании.
— Мог, но не ржал, — отстоял свою честь социолог. — Оцените силу воли.
— Оценила, — Ирина Окунь улыбнулась, всё ещё молча — ну, для всех остальных она молчала. — А вы, наверное, Максим Сергеевич Барсов.
— Надеюсь, это всё, что вы обо мне знаете.
— Вы волшебник, — возмутилась Ирина Окунь. — Вот теперь всё.
— Спасибо, — рассеянно сказал Максим Сергеевич. — Вы не могли бы перезвонить после занятия?
Ирина Арсеньевна Окунь, может, и обиделась, но виду не подала. А баловаться пора прекращать, и так люди смотрят.
Что ж, ведьма… Рыжая, как морковка, с низким грудным голосом и лёгкими движениями, хотя несколько полновата — да, определённо современная ведьма. Ещё и латынь знает отменно, он слышал. Интересно, давно она тут и зачем? Максим Сергеевич слушал вполуха, что метёт Михан Григорьев и как над ним сначала шутит, а потом, видимо, сдавшись, ржёт Мечников. Ирина Окунь… Животные фамилии, да ещё в таком чистом виде, тоже указывают на не совсем земное происхождение. Сам таков, вот и она такова.
Зазвонили в третий раз. Максим Сергеевич задумался, а не разозлиться ли ему.
— Добрый день, — сказали в трубке.
— Недобрый, — вежливо отозвался социолог. — Вы что-то хотели спросить?
— Да, — не спасовал собеседник. — Мм, видите ли, я ищу одного молодого человека. Он сегодня на улице в меня врезался и немного повредил. В очках такой, противный. Не знаете?
Максим Сергеевич сразу вспомнил того философа с первой парты. Конечно, они все одинаковые, эти философы, но…
— Вы будете выяснять отношения? Тогда не знаю. И вообще, сюда обычно звонят по вопросам приёмной комиссии.
— Не знает он! — разбушевались в трубке. — Тоже мне, диспетчер! Мне три тысячи лет, проявите уважение!