«Не буду больше эльфкой, — решила Охренэль. — Буду ведьмачкой. В следующий раз скажу диспетчеру, что хочу расу поменять. И имя это дурацкое эльфийское мне тоже не нужно. Потребую, чтоб назвал меня Геральтиной. Звучит, как Гильотиной. Да и пес с ним!»
Вздох, поворот, скрип.
«Стану ведьмачкой, тогда уж Геральт не отвертится, ему придется мне помогать, потому как не откажет же он своей… коллеге, — продолжала думать свои скорбные думы Охренэль. — Никуда не денется, возьмет и поведет меня к Йорвету. Так, стоп, я же решила, что Йорвет мне больше не нужен. А вдруг нужен? Вдруг он окажется настоящим эльфом, не таким как эти верноссиэльские замухрэли. Надо все-таки на него посмотреть. И только потом выбрать между ним и Геральтом».
Вздох, поворот скрип.
«Откуда Геральт взял эти дурацкие названия? Вот, например, это Распутье, где я сейчас нахожусь, это что вообще такое? Не было его в игре. Вызима была, Лок Муинне был, а Распутья — не было».
Охренэль уставилась в темный потолок, подумав о том, что это все-таки ее первый полноценный день в новом мире и первая ночевка, которая, хвала Мелитэле, случилась под крышей и все же в более-менее нормальной кровати.
«Практически в людских условиях», — подумала Охренэль, с вдруг нахлынувшей тоской вспоминая свой дом, свою комнату, мягкий диван, теплый плед, электричество, ноутбук, ванну, горячую воду из-под крана, удобный санузел… Почему-то захотелось взвыть на ущербную луну, которая была видна в маленьком чердачном оконце, и не просто взвыть, а с такой тоской и страстью, чтоб обзавидовались все волколаки в округе. Охренэль на этот раз уже не вдохнула, а всхлипнула, отвернулась от окна и наконец уснула.
Утром Охренэль невыспавшаяся, помятая и сердитая, кое-как пригладив волосы и ополоснув лицо водой из рукомойника, спустилась в корчму. В отличие от вчерашего, в корчме было довольно оживленно. Несколько столов было занято, люди ели и пили, попутно что-то обсуждая друг с другом, от этого в помещении стоял неумолчный гул людских голосов, по залу сновали разносчицы с тарелками и кружками. Корчмарь узнал свою вчерашнюю постоялицу, приветливо кивнув ей.
— А-а, мазель проснулись? Милсдарь ведьмак велел накормить завтраком. Так что, присаживайтесь, угощайтесь — уплочено.
— А сам он где? — поинтересовалась Охренэль, присаживаясь за один из свободных столов.
— Так уехал. Да-а, с утра с самого. Лошадь взял — и, — корчмарь сделал витиеватый жест рукой.
— Не сказал, куда? Когда вернется?
— Не, — отрицательно покачал головой корчмарь.
— Да ты, небось, и не спросил, — укорила его Охренэль.
— Так не мое это дело — спрашивать у постояльцев, куда они направляются и откуда прибывают.
— А как ты думаешь, он насовсем уехал? — упавшим голосом спросила Охренэль.
— Это не скажу точно, но, должно быть, отправился он за наградой, которую за местное чудище положили. Я так думаю, потому как на обозы тут нападали, объявление давали, ведьмак и приехал. А как дело сделал — отбыл. Ведьмаки — они ж как перекати-поле: сегодня тут — завтра там, на месте подолгу не сидят, их ноги кормят. Ну, и меч, конечно.
Охренэль, уже не слушая и забыв про завтрак, выбежала из корчмы, понеслась по дороге, распугивая курей, миновала ворота, указатель, остановилась за околицей и всмотрелась вдаль в надежде увидеть хотя бы вдалеке белоголового всадника с двумя мечами за спиной. Но дорога была пуста. Геральт уехал несколько часов назад, и под копытами его очередной Плотвы давно успела осесть дорожная пыль. Охренэль стояла в полной растерянности, глядя на дорогу. Что ей теперь делать, она не знала. Дорога из-под ее ног убегала на север и на юг, на юге ветвилась, стремясь на восток и на запад. Куда бежать, где теперь искать Геральта или Йорвета, или хоть кого-нибудь, кто мог бы помочь ей жить дальше в этом негостеприимном мире? Девушка сделала несколько шагов вперед по дороге, увидела реку, через которую они вчера переходили с Геральтом. На отмелях, чуть дальше брода она заметила несколько синих утопцев, которые бесцельно шлялись туда-сюда, ожидая легкую добычу. Ведьмак, конечно, был им не по зубам, а вот одинокая глупая девчонка — в самый раз. Охренэль тяжко вздохнула и поплелась обратно. Деревня Распутье жила своей обычной размеренной жизнью. Никому не было дела до бед и тревог чужой девчонки. Под ногами носились и квохтали куры, в грязной луже рядом с корчмой комфортно расположилась жирная свинья. Женщины в застиранных платьях и чепцах занимались хозяйственными делами, попутно о чем-то судачили, перемывая кости королям и соседкам. По селу с воплями бегали чумазые оборванные дети. Хмурые и помятые, видимо, после вчерашней пьянки, мужики сидели на завалинке, равнодушно взирая на белый свет. За корчмой было слышно тюканье топора, наверное, кто-то колол дрова. Свинья, купавшаяся в луже, довольно хрюкнула, перевернулась с намерением пополоскать в грязи другой бок. Черные брызги полетели во все стороны, обильно испятнав джинсы и кроссовки Охренэль.
— Чтоб тебя! — выругалась девушка, направляясь к другим воротам, дабы взглянуть, что находится с противоположной стороны деревни (которая, к слову, была так велика, что могла бы уместиться в пространство городского двора, где Маша-Охренэль жила в своей прошлой жизни). Картина, открывшаяся взору девушки, была столь же пасторальна, сколь и уныла: сколько хватало глаз — поля и леса, среди которых лентой вилась все та же ненавистная дорога, уводя в какие-то неведомые дальние дали, где Охренэль подстерегали лишь опасности и страхи, и куда ей было вовсе не нужно, во всяком случае, без надежного спутника. Но спутник уехал по своим делам, ему не было дела до Охренэль. Он уехал, а она осталась одна в чужом неприветливом мире без средств к существованию и без мыслей, что делать дальше.
— Эй, кто-нибудь! Заберите меня отсю-у-уда! — взвыла она.