Северо-западный вход охраняли два угрюмых кабана. Они были явно не в духе, недовольные тем, что их лидер и соратники уехали слушать знаменитую Цираночку, а их самих поставили сторожить дверь, до которой, кроме повара и обслуги, уже много лет никто не дотрагивался.
Не могу не разделить их тоску. Пустить робкую слезу под «Путь пальцем проложи, средь шрамов, ран суровых…» было бы и для меня куда лучшим времяпрепровождением.
Мой нож уже обильно смазан маслом, которое щедро отлил мне Дариуш. Очень жаль, что оно испарится за полчаса, а за столь короткий отрезок времени я не управлюсь. Из-за этой досадной кратковременности паралитической смеси мне не осталось ничего иного, кроме как покуситься на жизни ничего не подозревающих кабанов.
Главная задача — молниеносно нанести хотя бы легкую рану, что поможет в дальнейшем избежать неравной схватки. Масло дало мне невероятное преимущество, позволив безо всяких проблем добить даже самую живучую цель.
Я выдыхаю. Пять, четыре, три, два…
Нож глубоко и плавно входит в спину первого кабана, и его тело лихорадочно содрогнулось в предсмертной агонии. Второй мгновенно среагировал, выхватив саблю из ножен — мне пришлось укрыться от удара обмякшим телом его погибшего товарища, дабы не получить порцию холодного металла в брюхо. Пытаясь в последний момент сменить направление замаха, он потерял равновесие, позволив мне пригнуться и нанести ему лёгкий порез.
Второй кабан рухнул наземь, как подкошенный. Слава Лебеде, лицом вниз. Мне бы очень не хотелось видеть его открытые и еще слишком живые глаза.
Следовало бы оттащить трупы в укромное место, но мне не справиться с тушами, превышающими мой вес вдвое. Надеюсь, концерт Цираночки продлится хотя бы до полуночи.
Немногочисленная прислуга уже спала, а я медленно и осторожно прокралась наверх по деревянной лестнице. Аккуратно, чтобы не привлечь ничье внимание скрипом старых половиц.
Все, как и рассказывала Олина — справа кабинет и спальня, слева комната, в дверном проеме которой я увидела потрясающее полотно Фон Штюка — благородная дама, гордо, слегка высокомерно смотрящая на созерцателя. Тонкую шею обвивала огромная змея. «Грех».
Если у меня останется время, заберу с собой сувенир на память. Вырезать из рамы нужно будет крайне осторожно, чтобы не испортить такой выдающийся предмет искусства. Прелесть моей профессии заключалась в случайных дополнительных заработках.
Сначала кабинет: бардак невероятный; воплощение истинного Хаоса напомнило мне, почему я никогда не хотела жить с мужчиной под одной крышей. Атаман с большим трудом оторвал себя от изучения всего, что когда-либо было написано людьми и другими способными писать расами.
Хорошо, допустим, Кодекс Гигас его мало заинтересовал. Реальные тексты этого манускрипта скрыты иллюзиями, которые может снять только тот, кто знает к ним ключ. Я могу представить, как Эверек раздраженно отбросил монотонное описание метафизических размышлений монахов, ругаясь, что отдал за такую чушь бешеные деньги. Быть может, какая-нибудь из более усердных служанок положила его на полку, пытаясь хотя бы немного усмирить возрастающую энтропию. Я посмотрела на шкаф, уставленный книгами.
В нем находилось все что угодно: от дешевых эротических романов до трактатов по коневодству, кроме того, что мне было нужно. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что ни одна из этих книг не покрыта шифровальными иллюзиями, а значит, не представляла никакой ценности. Обыск второго шкафа также не увенчался успехом.
На долю секунду показалось, что я услышала низкий голос атамана. Чем только черти не шутят?
А черти и не шутили.
Голос раздался еще раз, раздраженный и глухой:
«Я буду в своем кабинете. Скажи ребятам, чтобы меня сегодня не беспокоили ни под каким предлогом».
Мой род занятий требовал стальных нервов, но в этот момент они меня критически подвели.
До окна я не добегу и тем более не выпрыгну раньше, чем атаман войдет в кабинет. Вероятность того, что Ольгерд идет именно сюда, ужасающе велика. Лихорадочное перебирание возможных ходов оставило меня с мыслью, что вариантов у меня нет. Я замерла в нише стены, пытаясь успокоиться.
Одна надежда, что он меня не услышит.
Атаман с силой распахнул дверь кабинета. Я не могла видеть его лица, но раздражение ощутимыми волнами прошло по кабинету. Несколько минут он стоял, скрестив руки на груди и высоко подняв голову.