Я слушала вполуха, раздумывая, что могло сподвигнуть фантом появиться. В келье ничего странного не заметила — прогнившая кровать, гримуар в кожаной обертке. Провал во времени? Когда у нас был этот разговор? Лет шесть тому назад, не меньше.
— Это не фантом. Это воспоминание.
Недовольство мужчин друг другом тут же перекинулось на меня. Ламберт иронично вздернул бровь, ожидая продолжения. Как будто оно у меня было.
— Я не знаю, что его вызвало. Мы же не будем здесь стоять и пытаться это выяснить?
Келья. Еще одна келья. Я шла так быстро, что едва не срывалась на бег, стараясь ни в коем случае не вглядываться в темноту. Наконец показалась массивная дверь, ведущая в зал. Пришло время еще раз встретиться с Иштваном, в кого бы он ни превратился.
Безжизненный зал походил на храм давно забытого бога. Такую ассоциацию вызывали мраморные барельефы, на которых были вылеплены причудливые создания. Скульптор явно вдохновлялся иллюстрациями из гримуаров: одно из существ представляло собой клубок щупалец, каждое из которых заканчивалось зубастой пастью. Взгляда на эти изрыгающие ядовитую слюну челюсти было достаточно, чтобы понять: их обладатель не травку кушает. И все это на кривых, отвратительно тоненьких козлиных ногах.
Я бы этого скульптора с удовольствием отправила на костер. Но никто не знает, кто и кому приказал вылепить эти барельефы — Горменгаст был построен задолго до того, как в нем поселился орден. Никому из нас не хватило смелости разрушить скульптуры. Виной тому подсознательный, никем вслух не высказанный страх: потревожишь даже изображение — и тварь обязательно за это отплатит.
Орган, как и прежде, давил своим готическим великолепием на каждого вошедшего, но за пультом не сидели уже очень давно, судя по слою пыли на клавишах. За прошедшие пять лет в зале все осталось прежним — все, кроме одной детали. И она никак не должна была измениться.
— Лестница наверх. В башню.
Ольгерд непонимающе на меня взглянул, потерев пальцами висок.
— Здесь должна быть лестница наверх, — я указала в сторону статуи. — Но ее нет!
— Украли черти лестницу, — хмыкнул Ламберт. — Ничего нельзя оставить без присмотра.
Я не увидела никаких поводов для иронии. Лестница не могла просто так взять и исчезнуть! Ольгерд чертыхнулся, прижав ладонь к виску. Не думала, что его мучают такие обычные недуги, как головная боль.
— Ольгерд! — уперев руки в бока, поприветствовал его молодой, пышущий здоровьем мужчина с черным чубом. Ад и черти, что ж они так выскакивают из ниоткуда!
Стоявшего на возвышении кафедры мужчину я видела впервые — и судя по его вычурной одежде, к Горменгасту он не имел никакого отношения.
— Ты что, тоже один из этих, фон Эверек? Тебе-то чего призраки чудятся?
Такое выражение на лице Ольгерда я видела впервые. Его словно свело судорогой. Нахмуренные брови, скрежет зубов — на мгновение можно было подумать, что он ненавидит этого мужчину, но… нет. Слишком похоже на боль.
— Нет, я здесь никогда… что Витольд… Милена?! — Ольгерд сжал эфес карабелы так крепко, что костяшки побелели.
— Ты что, опять поддатый? — спросила иллюзия, нахмурив брови и осуждающе покачав головой. — Ну как же так, братишка? Как можно так убиваться из-за бабы?
Витольд не обладал такой красотой, как Ольгерд, но обаяния в нем было с Великое Море. Удивительно живое, подвижное лицо и огонек в зеленых глазах. По сравнению с ним Ольгерд выглядел чурбаном.
— Найди, что вызывает эту иллюзию, и уничтожь.
Иллюзия… Я подошла к тому месту, где должна была быть лестница, и постаралась нащупать ступеньки. Моя рука легла на прохладный камень. В яблочко!
— Да понял я, понял, великая любовь! Ольгерд, но послушай ты меня… братец… она выходит замуж за другого. Если бы со мной что-то случилось… Да моя бы дорогу ко мне прогрызла, но не пошла бы под венец по указке родителей!
Да, лестница здесь. Кто-то или что-то намеренно играет с нами, вызывая видения.