Следующее воспоминание — он стоит босиком посреди дороги, а мимо с пронзительными гудками проносятся машины, слепящие яркими фарами. Он едва успел отскочить в сторону, причём так неудачно, что больно подвернул лодыжку.
К тому же, чертовски холодно было в одной футболке и штанах, а улица казалась незнакомой.
Как оказалось, его не было пару часов, за которые Себастьян обнаружил, что младшего брата нет дома, ринулся искать сначала по дому, потом по окрестностям, пока не вернулись родители, а отчаяние достигло панического уровня. Бен вернулся сам, прихрамывая, дрожа от холода, с мерзким ощущением простуженного горла. И пока отогревался крепким чаем с парой ложек коньяка, слышал, как отец сухо и спокойно говорил с Себастьяном.
Бен с трудом разобрал «он мог погибнуть».
Кажется, именно тогда Себастьян признался, что чувствовал брата где-то на задворках сознания, едва уловимо, но если сосредоточиться, то можно было выловить эту связь и идти по ней, как по нити.
В другой раз Себастьян увидел брата ночью на кухне с ножом в руке и яблоком, испугался и вопреки всем советам разбудил брата. А потом отправился за аптечкой, чтобы обработать порезы. Оказалось, что для кровищи необязательно вспарывать вены — достаточно полоснуть ножом по пальцу.
После тех случаев Себастьян при возможности приглядывал за младшим братом, и даже однажды достал Бенджамина, который временами устраивался спокойно читать книгу, монотонно перелистывая страницы.
Может быть, и сейчас именно так ему и показалось — притихший, читающий заметки, рядом — так и не тронутая чашка кофе. Вот только они сами уже давно не подростки, а Бен вполне может справляться и сам. Хотя ему действительно порой становилось спокойнее, когда брат был рядом.
После двух глотков, пока Себастьян шуршал в холодильнике не самыми богатыми запасами еды, у самого Бена мелькнула странная мысль, от которой он даже встрепенулся и выпрямился.
— Надеюсь, ты не из-за меня уехал из дома Анки?
— С чего ты это взял?
— Потому что я сказал, что чувствую себя там больным и хочу свалить. А в итоге уехали мы оба, а Мируна осталась.
— Думаю, она вполне вправе решать, где ей находиться. Я уже отправил ей сообщение. Не хочу звонить, может, она ещё спит. Но мне тревожно.
И если Себастьян говорил, что ему «тревожно», скорее всего, это означало куда больше, чем он показывал. К тому же, он постоянно бросал взгляды на телефон, который и так был на звуке, и вряд ли ради рабочей почты.
— Тебе не удалось её вчера уговорить?
— Нет. Ко всему прочему, она сказала, что хочет побыть одна. Не буду же я её силой тащить в машину, она моя жена, а не собственность. Но тот дом…. не уверен, что это была хорошая идея.
— Я бы сказал, весьма дерьмовая.
— Что?
— Не знаю, в чём дело. Может, дурное влияние призраков. Или потому что… мы все снова вспоминаем Делию, и это разъедает изнутри, но вчера мне действительно хотелось как можно дальше рвануть от того дома. Но я не уверен, что это пойдёт на пользу Мируне. На неё всё это влияет куда сильнее, чем на нас.
— Ей просто хочется увидеть Делию.
— А тебе нет?
Себастьян медлил с ответом, пока на плите вскипал кофе — он любил именно такой, из турки, который варился неторопливо и пах совсем по-другому.
— Мне кажется, она верит, что её можно вернуть. Но мёртвые не возвращаются. Никогда. И лучше даже не пытаться.
— Скажи это призракам.
— А ты не думал, что всё это могло нам привидеться? Есть хоть один шанс, что призраки — просто странные видения?
— Как насчёт моих царапин? К тому же, массовых галлюцинаций не бывает. Но знаешь что, — Бен спрыгнул со стула и быстро собрал разложенные дневники, — я отправлюсь к дяде. Ещё тогда мне показалось, что он знает куда больше, чем готов рассказать. И если хочешь, я съезжу к Мируне, пока ты занят Гвоздикой.
— Нет. На тебя дом или земля влияет точно плохо. Кстати… в том сне, который мне привиделся, бабушка Анка настойчиво говорила про семь огней, ведущих к дому.
— И что это значит?