Мируна встрепенулась и, схватив со столика рядом с диваном телефон с фонариком, быстрым шагом направилась наверх. Ей казалось, что нечто колышется за спиной подобно тяжёлому давящему ощущению.
Детский плач слышался всё чётче и ближе — но распахнув первую дверь на этаже, Мируна не обнаружила за ней ничего. Пустая комната, кажется, Бена. В ней ещё сохранился едва уловимый беспорядок, который ему так свойственен: фигурки на комоде не на своих местах, придвинутый к окну стул, неплотно закрытая дверца шкафа, скомканная забытая футболка.
И тишина.
Следующая комната — их спальня.
Звук всё громче, а в конце коридора мелькание фигурки.
— Делиа!
Мируна пробежала до конца коридора, следуя за топотом ног и стихающим вдали плачем. Нет-нет-нет, она не может потерять свою девочку снова! Ей всего лишь хочется обнять её и прижать к себе, вдохнуть ещё раз сладкий детский запах, прошептать, что всё хорошо, мама рядом, мама никогда не…
Последняя комната на этаже была оплетена тишиной и шелестом — то ли чьих-то голосов, то ли шорохом веток старого дерева.
И в огромном кресле, утопая в нём своей маленькой фигуркой, сидела Делиа. Её лица не было видно, только синие сандалики на маленьких ножках.
Плач тут же стих.
— Мама, это ты?
Мируна вся дрожала, растерянная и радостная сразу, в неё внутри всё смешалось. И страх, что всё нереально, и облегчение, и подкатившая тревога, и неистовое желание дотронуться до дочери, чей голос такой живой и полный боли.
— Да, доченька, это я.
— Холодно! Мне холодно!
— Иди ко мне, скорей!
— Почему ты бросила меня?
Казалось, это был не вопрос, а звонкая пощёчина, оставляющая пылающий след на сердце, где-то между рёбер и глубже, что-то такое, от чего опадает больше лепестков, оставляя прогалины.
Мируна опустилась на корточки, как всегда делала, когда хотела что-то объяснить Делии, и взгляд впивался в темноту, но видны были только синие сандалики.
— Нет-нет… что ты, я не бросила тебя. Всё уже позади, Делиа, всё в порядке, я здесь, я рядом. Давай мы сейчас спустимся вниз, я сделаю тебе молока…
— Только плохие мамы бросают своих детей.
Мируна слушала голос дочери из темноты, который впивался внутри, грыз и не давал покоя. Мышцы окаменели, а сердце стучало громко и учащенно. Сил пошевелиться не было, дочь казалась одновременно близкой и далёкой.
Как за толстой стеной.
— Делиа, идём ко мне…. пожалуйста…
— Мне холодно, мама. И больно! Тут темно!
Синие сандалики не давали покоя.
А потом Мируна вспомнила, что такие же были на дочке в день похорон.
В маленьком гробике, бледная, изможденная смертью и последними секундами мрака. В полном одиночестве.
Чья-то сухая и тёплая рука легла ей на плечо, а голос шепнул:
— Это всё сны, дорогая. Очнись. Иначе они заберут тебя с собой.
Делиа спрыгнула с кресла, вот-вот она выйдет на свет…
— Не верь снам. Ты знаешь, куда они уводят.
Ближе.
Ещё шаг.
— Мируна! Ну же!
Она открыла глаза. Яркий свет люстры резал глаза, щёки были влажными от слёз, а пальцы вцепились в подол платья. Ничего не было: ни детского плача, ни звука шагов, ни скрипов.