— Мгм.
— Нет, ну вы гляньте, весь город трясет же: ограбление в Эрмитаже, закрыт для посещения! И сигналки не сработали. Тоже на призраков грешат.
— Пра-а-авда?
— О, тут истерика прямо в прессе, гляньте: куча аварий, все про какого-то монстра рассказывают. Мол, жрет колеса у авто.
— Э-э-это мы как-нибудь пропустим, Алик, дальше…
— Вот еще Смоленское кладбище…
— Кладбище? — с реакцией профессионального гробовщика встрепенулся Клим. – Где, говоришь, это самое кладбище?
— Не потянет их туда, — заметила я углом рта, — там могила Ксении Петербуржской. На кладбище храм.
Угнездиться на шатучем табурете не вышло, и я отошла к окну. На окне обнаружилась вялая фиалка, с которой я почему-то чувствовала тайное родство.
Клим и Алик вольготно расположились среди завалов книг и кружек. И являли неповторимую гармонию бытия.
— А жалко, — откликнулся Алик, который вряд ли меня и слышал. — Легенда вон какая — жуть. — И начал прилежно зачитывать: «Одна из самых ужасающих легенд Смоленского кладбища — легенда о сорока заживо погребенных священниках. Вскоре после революции священнослужителей со всего города арестовали, привезли на Смоленское кладбище, выстроили на краю заранее вырытой огромной могилы и предложили либо отречься от веры, либо ложиться в землю заживо. Все священники предпочли мученическую смерть. Говорят, что еще в течение трех дней из могилы доносились стоны, а земля на этом месте шевелилась. Затем на могилу…»
— Да хватит уже, — поморщилась я. Вообще, хватило с меня кладбищ. И да, не нравится мне выражение физиономии Клима. На ней так и прописана глубокая задумчивость с потаенным желанием жахнуть на полную.
— Храм, говорите, — пробормотал он наконец. – Ну, в Александро-Невской их все равно было бы глупо ждать. Думаю, придется сходить. Вечерком. Или ночью.
Он посмотрел на мое выражение лица и проникновенно обратился к Алику:
— И да, у тебя случайно нет… лопаты?
…вообще, если подводить итоги дня, то они были такими:
— мы встретились со Смертью;
— мы прогулялись от белого мопсика с ненормальным аппетитом;
— мы решили совершать подвиги;
— ну, конечно, нам теперь уже только на кладбище, куда еще-то.
Для полного финала прекрасного дня не хватало двух разговоров — они как раз и случились под вечер, когда я исхитрилась вздремнуть на втором продавленном диване, галантно уступленном мне Аликом, а мир исхитрился окончательно не кануть в хаос. Я проснулась от воплей типа «вали орка!», выяснила, что уже вечереет, выползла на крыльцо Аликовой халупы и обнаружила, что на крыльце сидит и наслаждается природой мое античное несчастье.
— Поправь меня — ты собрался кого-то откопать? — спросила я, будто продолжая прерванный разговор.
На меня насмешливо глянула лукавая древность.
— Это ты из-за лопаты? Я спросил на всякий случай: вдруг тебе понадобится оружие…
— Убью умом, — отмахнулась я, продирая глаза. — Слушай, почему именно Смоленское и почему именно кладбище? Или твой жезл все равно потянет к могилкам?