Шарахнулась я знатно, и тихое «Радуйтесь» от ангела смерти мне особого счастья тоже не подарило.
— Вы за ним? — спросила я почти сразу же. — Но ведь он же… он же…
— Живой, — договорил Клим от алтаря. — Зачем ты здесь, ангел?
— Крылья могут понадобиться не только чтобы уносить жизни, — тихо отозвался тот, кого раньше звали Танатом. — Вестники не всегда выполняют одну и ту же работу. Иногда поручения бывают радостными. Я приходил ко всем, которые выбрали ту же дорогу до тебя. Чтобы помочь.
— Добрый знак, — пробормотал Клим. — Мы поговорим с тобой, да. Я немного устал, но поговорим обязательно. Только детишек сначала нужно вернуть на место. Я ведь их в Грецию притащил, а здесь, без виз и без денег…
Ангел, посланник, смерть или кто он там — понимающе кивнул.
— Постой, — вдруг опомнилась я, — Клим, а ты разве с нами не идешь?
— Ну, ведь и в Греции же много храмов, — долетел от алтаря тихий ответ. — И я… хотел здесь побыть еще. Немного подожду. Еще немного. Понимаешь? Если она вдруг решится…
Я посмотрела в его глаза — глаза человека. Кивнула.
Я понимала.
— Прощайтесь, — тихо обронил Танат.
Первым прощался Алик, их разговора с Климом я почти и не слышала. Поскольку отошла и решила не мешать. Алик, правда, как-то неловко на меня оглядывался. Наверное, опасался, что могу услышать.
Но до меня так ничего и не донеслось, до того момента, как я не подошла к Климу сама.
Помолчали.
— Конечно, увидимся, — сказал он вдруг. — Какие могут быть вопросы. Ты ведь так и не показала мне ваши храмы. И камешки по Ладожскому озеру пускаются на редкость хорошо.
Я проглотила ком в горле. Так и стояла — смотрела на него сверху вниз, и все сильнее жалела, что я не филолог. Эти-то, наверное, всегда знают, что говорить.
— Что будешь делать?
— Найдется. Ты же, наверное, понимаешь, что смертность — лишь начало. Что путь, который ждет… — он слабо развел руками, показывая, что путь этот — ого-го. — И мне придется перестать красть у карманников. И думать о соблазнах. Но у меня теперь хоть выбор есть. Что скажешь, а?
Я улыбнулась. Сняла с шеи мамин подарок — крестик на серебряной цепочке.
Наклонилась и накинула на шею Клима и тихонько прижалась к пылающему лбу.
— Не бойся, — сказала я. — Ты теперь не один.
— Я еще не заслужил, — пробормотал он, смущенно касаясь крестика. — И не прошел крещение.
— Уверена — Он поймет.
— Попросишь за меня как-нибудь?
— А ты — за меня?
К чему были эти вопросы? И он, и я знали, что будем просить друг за друга.
И когда я уже отходила к Алику — я услышала вдруг еще просьбу от Клима.
— Кирие… если вдруг… попроси и за нее. Чтобы она однажды поняла. Ладно?
— Ладно, — сказала я.
Вышло так, что это было последнее, что я ему тогда сказала.
Потому что вокруг нас — меня и Алика — словно сомкнулось что-то белое, светящееся, мягкое…
И на сетчатке у меня так и отпечаталось: окровавленный мужчина прислонился спиной к ветхому камню алтаря - поза полна ожидания. Рано поседевший музыкант в плаще остановился рядом, опершись на камень ладонью.
— Я подожду вместе с тобой, — словно бы говорит он, — Он научил меня верить в лучшее.
А потом я моргнула и почти сразу услышала голос Алика:
— Эй, Лен, слышишь? Мы опять в Питере, вроде. То есть, под Питером. Все, можешь открыть глаза, не бойся.
— Знаешь, Алик, — задумчиво сказала я, открывая глаза. — А я как-то теперь вроде и не боюсь.
========== Эпилог второй, питерский ==========
— А вообще-то все как всегда, — говорю я, — и спасибо еще раз. Ты знаешь, у нас все хорошо.
У нас правда все хорошо — у меня и Алика. Правда, мы не сразу смогли пожениться. Но на похоронах моего отца и после он все время был рядом, и все время старался сделать так, чтобы я не боялась.
Так что я не боялась. Даже когда в больничном коридоре, когда мы с родными еще ничего не знали, мелькнул знакомый обтрепанный плащ и кусок салатового кеда.