Нет.
Слова бы нашлись. Как-нибудь. Через силу, но нашлись. Тогда он не нашёл в себе смелости. Он пообещал себе, что скажет, потом, когда они начнут приготовление. Но Рия слишком быстро нашла все ингредиенты, так что Невра не успел придумать, как ей всё рассказать. И пообещал себе, что расскажет сразу после праздника-сюрприза. Но Рия была так счастлива, что он снова не смог. И пообещал себе, что расскажет сразу после того, как приготовление будет закончено.
А потом Рия ворвалась в лабораторию злая и испуганная, с дрожащими руками и с криком:
— Это жестоко!
И Нерва не смог ей ничего ответить, не смог сделать вид, что не понимает, потому что это действительно было жестоко. Ведь она догадывалась. Ещё в процессе приготовления, она смотрела на него настороженно, с сомнением хмурила брови, но ничего не сказала. Потому что она доверяла ему. А он предал её доверие.
Поэтому он слушал, как она кричит на него, кляня и его, и всю гвардию последними словами, нет, не за то, что они хотят «стереть её» (так она это назвала), а за то, что они не сказали ей сразу, не попросили её, не объяснили…
— Хорошо. Тогда я прошу тебя сейчас. Пожалуйста, выпей зелье.
Это было нечестно. Нечестно пытаться говорить с ней спокойно сейчас, когда у неё тряслись руки и срывался голос, когда она вся была как натянутая струна, готовая вот-вот порваться.
— Нет. Подожди, — она нервно сцепила пальцы, чтобы унять дрожь, — мне нужно время, нужно подумать… Я…
А потом он насильно влил зелье ей в рот, причём сделал это худшим из возможных способов. Если до этого была ещё хоть какая-то надежда на примирение, то поцеловав её он уничтожил это. Всё потому, что это Рия. Рия, которая рефлекторно отдёргивается даже от случайного касания недостаточно близких людей, которая не так давно стала подпускать его к себе ближе, чем на метр.
Невра прекрасно понимает, что испортил всё, что только можно было испортить. А вот как это исправить — нет. Более того, он не понимает, можно ли это вообще исправить.
***
Рия знает, что ничего уже не исправить, знает, что всё кончено. Её стёрли. Её уничтожили. Её больше нет. И никогда не было.
Она бежит по коридору, не понимая куда. Натыкаясь на Мико, она кричит ей что-то, что-то очень обидное, едкое, ядовитое, но сама не понимает, что. Всё это как во сне. Страшном-страшном сне. Только вот Рия знает, что не проснётся.
Хочется добежать до комнаты, спрятаться, почувствовать себя в безопасности. Но стены давят, а пол шатается под ногами. Рия чувствует, что потолок вот-вот рухнет ей на голову, и она бежит так быстро, словно от этого зависит её жизнь.
Мир распадается на отдельные цветные пятна, на звуки, тени и свет. И Рия никак не может связать это воедино, или не хочет. Единственное, чего ей сейчас хочется — оказаться от всего этого, как можно дальше. Поэтому она продолжает бег.
Когда она останавливается, вокруг неё не остаётся почти ничего, лишь море шумит тихо-тихо прямо у её ног. Рия не знает, как добралась до пляжа, как не знает и почему направилась именно сюда, но не может придумать никакого иного места, где бы ей ещё хотелось быть. Она в целом не очень уверена в том, что ей просто хочется «быть».
Рия бредёт по пляжу так долго, как того хотят её ноги, сама она пока не в состоянии чего-то хотеть. Пляж вокруг становится совсем диким и незнакомым, но это не пугает. Наверно, выскочи сейчас перед ней сумрачный пёс, она бы и его не испугалась. И это скорее плохо, чем хорошо.
Море шумит у её ног, холодное, равнодушное, бесконечное. И его близость впервые в жизни успокаивает. Рие хочется плакать, но ей не плачется, поэтому она сидит и смотрит пустыми глазами на то, как солнце медленно тонет в морском мраке.
Когда она просыпается уже наступает утро, промозглое, серое и мрачное, совсем-совсем осеннее. Рия слышит голоса где-то вдали, кажется, это её ищут, но ей всё ещё не хочется никого видеть, поэтому она не отзывается.
Но вскоре её всё же находят. Её фамильяр приходит тихо, появляясь будто из ниоткуда, ложится рядом на песок, подлезает под руку и тычется мокрым носом в лицо. Рия не знает, почему получается именно так, но уже через пару минут она утыкается лицом в пушистый тёплый мех и плачет, задыхаясь от рыданий.
***