— Что? — азартно подался вперед Пересвет.
— Тот непреложный факт, что плясунью убили. Но не утопили, нет. В воду она попала уже мертвой. Ее ударили ножом. Очень тонким и хорошо отточенным. Били снизу вверх, прямо под левой грудью. Лезвие прошло между ребрами, кончиком взрезав сердечную мышцу. Она умерла мгновенно — вот почему ее лицо кажется таким спокойным. Да, Айша долгое время бултыхалась в воде, но человеческая кровь — субстанция въедливая. Порой она не смывается даже сильным течением. Однако на ее платье почти нет бурых пятен. Удар был столь сильным, верным и быстрым, что вся вытекшая кровь осталась внутри тела, — ромей помолчал и добавил: — Да, и пятое. Где её верхняя одежда? Сорвало ледоходом или девицу убили в помещении, где не было необходимости натягивать что-то теплое?
— Ух ты, — подивился гладкости рассуждений царевич. Кириамэ недобро сверкнул из полумрака миндалевидными глазами:
— Бойко говоришь, но почему мы должны тебе верить?
— Подойди да проверь сам, — окрысился Гардиано. — Ты ведь таскаешь мечи не просто для красоты? Если ты воин, должен разбираться в ранах, — он резким движением откинул с покойницы холстину, жестом предлагая нихонцу приблизиться и убедиться в правоте его выводов собственными глазами.
Природа щедро наделила покойницу Айшу цветущей женственностью, а Пересвет знал, что по некоторым причинам, чьи корни крылись в давнем прошлом, Ёжик питает глубинное внутреннее отвращение к красавицам с пышными формами. Тем более — к мертвым красавицам с пышными формами. Однако Кириамэ справился с собой. Недрогнувшей рукой приподнял грудь покойницы — когда-то прекрасную и притягивавшую восхищенные мужские взоры, а сейчас более похожую на синеватый разбухший мешочек, наполненный вязкой гнилью. Какое-то время Кириамэ, чуть склонив голову набок, осматривал узкий, темный след вошедшего в тело клинка. Отступил назад, с явным усилием кивнул, признавая: мол так все и есть, и высказался:
— Чтобы нанести подобную рану, надо стоять почти вплотную к жертве…
— Женщины ромалы, насколько мне известно, отличаются вспыльчивым нравом и могут за себя постоять, — подхватил Гай. — Напади кто-то на нее, Айша стала отбиваться. Близко к себе она подпустила бы только того, кому доверяла. Приятеля, любовника. Подругу — ударить могла и женщина крепкого сложения с твердой рукой. С другой стороны, Айша могла быть одурманена и не сознавала, что с ней происходит…
— Откуда ты все это знаешь? — не выдержал царевич. — Про маску смерти, про то, как определять, как давно умер человек, и про все остальное? Это же… э-э, как бы это сказать… Совсем не по твоей части.
Показалось, или ромей действительно на миг смутился?
— Так уж вышло, — буркнул он. — Мне выпала удача несколько лет быть гостем человека, по праву считавшегося лучшим законником Города. Я перезнакомился со всеми, кто на него работал. Осведомители, лекари, дознаватели, анатомы, художники, мошенники, игроки, скупщики краденого и блюстители порядка. Патрон говорил: знание столь драгоценная вещь, что не зазорно добывать его из любого источника. Я расспрашивал, они отвечали, они занимались своим ремеслом, я держался поблизости и наблюдал… Плясунью взяли на нож, могу поклясться в этом.
— Но кто?
— Это уже совсем другой, но тоже крайне занимательный вопрос. Не знаю, — дернул плечом Гардиано. — Надо подумать. Побольше разузнать об Айше и о том, как она провела последний день своей жизни. Куда ходила, с кем разговаривала. Да, и вернуть ее тело сородичам.
— Но не в таком же виде, — усомнился Пересвет. — Джанко сказал, ромалы сжигают своих покойников. А Жасмин баяла, якобы в огненное погребение мертвецу кладут погребальные дары. Думается мне, будет верным добавить что-нибудь от нас. Наряд какой богатый. Не возвращать же ее завернутой в дерюгу, а Войслава наверняка согласится пожертвовать лишний сарафан. Ёжик, как думаешь?
— Поступок достойный и похвальный, — одобрил Кириамэ.
— Вот сам и добывай ей погребальный саван с золотым шитьем, — буркнул ромей. Похоже, он горько сожалел о мгновениях нахлынувшей откровенности и о том, что поделился воспоминаниями о прошлой жизни в Ромусе. Однако, когда Пересвет вернулся в погреб с выданным недоумевающей Войславой сарафаном, Гардиано опять расхаживал туда-сюда, размеренно надиктовывая что-то Кириамэ. У принца на колене лежал развернутый свиток, по которому шустро летала тонкая кисточка.
— Вы что это творите? — подивился царевич.
— Живописуем словом покойницу и подбиваем умозаключения, — разъяснил Ёширо.
— Какие ни есть, но вы — представители местного закона, — присовокупил ромей. — Стало быть, заслуживающие доверия свидетели — если дело и впрямь дойдет до суда над преступником.
— Но он же иероглифами строчит, — справедливо указал Пересвет. — А нихонских крючков никто, кроме него, не разумеет.