Я смогла лишь потереться щекой о предплечье, обняв руками за спину, и прошептать: «Я скучала».
Мне думалось, прошла вечность. Но прошел всего год. Один год, за который было пережито и выплакано столько, сколько не было за все 17 лет жизни до этого. Всего лишь год, как я не видела Кота. Я приучила себя писать ему письма. Те далекие письма, которые он никогда не прочитает, но которые словно делали меня на шаг ближе. Письма, в которых я рассказывала о том, как распускаются листья весной и как весело мы отметили с семьей Новый Год. Длинные, красивые письма, полные моих мыслей и домыслов, моих интересов и желаний. Я рассказывала ему все. Кажется, даже мой дневник, который я вела, когда была чуть меньше, не слышал столько всего от меня и не знал моих самых сокровенных «тайн». А тайны были простые. Слишком простые, чтобы о них рассказывать, но тем более ценные для того, чтобы о них написать. Тайны моих слов.
Я писала ему, что собираюсь снова начать ходить на танцы и что решила бросить университет и поступить в другой. Я писала о том, что осень подкралась совсем незаметно и желтые листья на деревьях для меня словно талое золото, пролитое нечаянно из винных кубков Солнечного Императора, устроившего на рассвете шумный пир. Писала о том, что бездомная собака подошла ко мне и лизнула руку, завиляв хвостом и улыбаясь во всю свою лохматую морду, и что подаренные мне мамой цветы в горшках на удивление еще живы и даже, кажется, собираются зацвести.
Я писала обо всем, о чем хотела написать. Обо всем. Кроме себя.
Мне стало нравиться засыпать в одежде. Лежать, зарывшись носом в плед и думать обо всем и ни о чем. В такие моменты мне казалось, что планета под именем Земля остановила свое бесконечное движение и теперь лишь неподвижно падает вниз, в пустоту.
Думается, мне нравилось засыпать так, потому что тогда ночь становилась похожа на день, а день на ночь, и среди них не было отличий. Словно одно время суток на все часы, словно бы эти часы остановились или сломались, словно бы их и не было вообще.
Наверное, это было странным – лежать и смотреть в потолок или в окно, иногда провожая взглядом вспыхивающие огни от фар заблудившихся в темноте машин. Я ничего не чувствовала и это не было самым страшным. Страшнее было то, что я не хотела ничего чувствовать. Непрекращающаяся головная боль напоминала об этом легким зудом в висках, однако вскоре я к ней привыкла и попросту перестала замечать, будто она стала неотъемлемой частью меня. Нервов не осталось, руки уже не тряслись и не дрожали уголки губ. Пустота, в которую падает наша планета, поглощала собой все, съедая эмоции и растворяясь в выдуманных иллюзиях.
В одну из таких ночей я пообещала себе. Пообещала себе забыть Кота.
Я укуталась в плотную скорлупу своего внутреннего мира, словно большая устрица, кутающаяся в розовые лепестки-раковины и не желающая показывать себя никому. Изредка щелка между раковинами чуть приоткрывалась, и тогда начинало казаться, что по нежным, мягким стенкам внутренностей скользит острое лезвие, причиняющее неимоверную боль. Это было нетрудно – держать все в себе, ничего не показывая и улыбаясь людям. Но было совершенно невозможно находиться какое-то время без дела, потому что тогда приходило то, чего я боялась больше всего на свете, приходило осознание того, что его нет. И, возможно, никогда не будет. Я обещала себе забыть Кота, продолжая неосознанно тянуться к нему, словно ничего хорошего больше в жизни и не было, только он. Иногда желание увидеть его доходило до такой абсурдности, что хотелось умереть, лишь бы не испытывать больше этого. Если бы я смогла его забыть, я бы забыла его при первой же возможности. И, почему-то, мне казалось, что именно так он и решил для себя: забыть меня, как только представится возможность. Видимо, она представилась. Моя боль, жалко лелеющая никудышные обрывки того, что я вообще могла чувствовать, вступила в заговор с моей гордостью, которая излишне пафосно решила его ждать. Я противоречила сама себе и прекрасно понимала это. Но позволить себе опустить руки было нельзя, это словно бы означало, что я сдаюсь. И тогда, наверное, я потеряю самое важное, что у меня есть. А было ли оно у меня. Кто знает. Я не знала, я ничего не знала, касаясь его мягких волос и дыша теплом, исходящим от него. Не знала совершенно ничего, кроме одной вещи: такого со мной никогда не было. И, как свойственно думать всякому неожиданно ставшим взрослым человеку со всем этим грёбаным максималистским настроем, мне думалось, что больше никогда не будет.
После дождя обязательно будет радуга. И наступит новый день. И природа улыбнется. Но есть одна проблема: за окном снег.
Ловить снежинки на ладони было забавно. Словно ты вдруг возвращаешься в детство, полное радостных невзгод и переживаний. Словно северный ветер приносит с собой нежные сказки, которые он услышал от далеких и величественных горных вершин.
Кота все не было. Я начала привыкать к этой пустоте внутри.
Почему-то мне казалось, что скоро я его увижу. Будто он совсем рядом: стоит только повернуть за угол, и я увижу смешные ушки и чуть виноватый взгляд изумрудных глаз. В такие моменты я крепко сжимала в руке медальон, который когда-то он мне подарил, грела камень теплом дыхания и улыбалась, как дурочка, в никуда.
Мы всегда чувствуем приближение событий, которые изменят нашу жизнь. Так и я ощущала то, что вскоре должно было произойти. Я писала историю своей судьбы сама, причудливо смешивая краски и ожидая ответного мазка от художника, которому доверила свою душу.