Несмотря на свою усталость, она заметила перемены, произошедшие с отцом за этот месяц — спокойная холодная ярость, читавшаяся раньше во взгляде, жестах и крупной фигуре, уступала место странной тревоге. Порой он вздрагивал за ужином и бросал боязливые — боязливые! — взгляды в сторону холла; в такие моменты Келли так и подмывало поговорить с ним, спросить, слышит ли он бой старых часов… а может, ему чудится что-то свое? Но лишь взглянув на его мрачное лицо с крепко сжатыми челюстями, она сразу отказывалась от этой мысли.
Впрочем, ей хватало и своих собственных миражей. Старые несуществующие часы били все чаще, отмечали теперь почти каждую четверть часа, и однажды вечером Келли почудилось их отражение в зеркале. Она даже обернулась, чтобы проверить, вдруг отец каким-то образом вернул их, пока она была на прогулке? Но стена была пуста, и только дребезжащие мерные удары сообщали дому о том, что сейчас девять часов.
Келли со вздохом повернулась к зеркалу — и вместо своего отражения увидела тонкую фигуру. Несмотря на кровь, запекшуюся на левом виске, и черные отметины на изящной длинной шее, она безошибочно узнала черты матери в посеревшем мертвом лице, с опаской приблизилась к зеркалу — и в этот момент тонкие руки легко скользнули за стекло и сомкнулись у нее на шее.
Келли издала хриплый вскрик и рванулась назад, стараясь сбросить с себя ледяные пальцы. В панике она ухватилась за вешалку и нанесла удар; стекло пошло мелкими трещинами и серая фигура исчезла, оставив лишь воспоминания о липком прикосновении и почти неуловимый запах гиацинтов. Не успела Келли отдышаться, как из гостиной появился отец. Он перевел взгляд с вешалки на треснувшее зеркало и нехорошо усмехнулся.
— Так вот что вы делаете, — медленно процедил он, пока его глаза наливались такой знакомой яростью. — Портите мои вещи, — он вырвал вешалку из рук Келли и бросил ее на пол. — Пакостите. Ломаете.
— Я видела маму, — выпалила Келли. — Маму. В зеркале.
На долю секунды взгляд отца затуманился страхом, но почти сразу он взял себя в руки и шагнул к Келли.
— Мы ведь говорили о том, что врать нехорошо, — он наклонился, крепко схватил ее за плечо, и Келли почувствовала запах виски. — Пойдем. Побеседуем.
— Не тронь ее!
Алекс втиснулся между ними, уперся руками отцу в грудь. Он тяжело дышал, и Келли видела тонкие струйки пота, стекающие от затылка вниз по такой же изящной как у матери шее.
— Не лезь, — процедил отец. — Иди к себе. Пошел!
Его пальцы сильнее сжались на плече Келли, и она всхлипнула от боли, но Алекс ударил отца по руке, заставив ослабить хватку.
— Ах ты… — отец выпустил Келли и, развернувшись к Алексу, крепко схватил его за грудки. — Если ты еще раз, то…
Брат расхохотался, и этот смех был страшнее призрачного боя часов, ужаснее, чем голос умершей матери. Келли замерла, глядя то на безумную улыбку Алекса, то на полное гнева лицо отца.
— И что ты мне сделаешь, чертов пьяница? — четко и громко произнес брат. — Превратишь мою жизнь в ад, как сделал это с ней? — он кивнул на комод, где стояла урна, и в этот момент отец взревел и отшвырнул его к лестнице.
Келли услышала, как Алекс вскрикнул. Отец подошел к нему, ухватил за волосы на затылке, рывком поставил на ноги. Алекс хрипло дышал через рот, прижав ладонь к носу; крупные капли крови скатывались по его губам и падали на светлую футболку. Келли почудилось, что в глазах отца полыхнули алые отблески.
— В машину, — он выпустил волосы Алекса, и тот побрел к порогу, неловко перешагивая через разбросанные куртки и вешалку. — Прибери здесь, — отец взглянул на Келли и вышел, подхватив с пола свой спортивный пиджак.
К большой радости Келли, кровь каким-то чудом не попала на лестничный ковер, и ей удалось быстро справиться с беспорядком. Это помогло отвлечься от мыслей о произошедшем, не вспоминать холодные пальцы матери на своей шее, ярость на лице отца, странные слова Алекса, въевшиеся ей в память.
Ей хотелось дождаться возвращения брата, и она уселась было в гостиной за книгу, — но листва за окном нашептывала что-то утешительное, и Келли поддалась этой странной колыбельной.
Часы отбивают полночь, и тьма клубится по полу коридора, вытекает из всех потаенных углов, собирается в плотную, угрожающую фигуру. Келли медленно отступает к лестнице. Шаги болью отдаются в спине и голове, горло ужасно саднит, и каждый вдох дается с трудом. Но медлить нельзя — тьма сгущается, и Келли уже слышит тяжелые шаги. Она бросается вниз по лестнице, и горячий сухой воздух забивает ее легкие, мешает дышать. Но Келли знает — стоит лишь немного потерпеть, и все кончится, она распахнет дверь и выбежит из этого дома, обретет свободу, наконец сможет вздохнуть полной грудью… Вот-вот ей удастся: она почти у двери!
Тьма настигает ее у зеркала, хватает за плечи, прижимает к стене. Келли отбивается что есть мочи, но не может справиться с крепкими щупальцами, забивающими нос и рот, — они только скользят все глубже и глубже, стремясь добраться до ее легких. Она чувствует сильный запах алкоголя, и ее тошнит. Захлебываясь собственной рвотой с мерзким привкусом желчи, Келли бросает последний взгляд в зеркало — и не видит себя.
На ее месте мать, истерзанная, с лицом, перепачканным кровью, бьется в агонии, что есть силы вцепляется ногтями в плечи и шею плотного широкоплечего мужчины.