Огромный ворон сидел на камне, хитро поблескивая глазами. Он расправил крылья — такие огромные, что они закрыли все небо, спрятали луну и звезды, и свет их не мог проникнуть сквозь сотканные из тьмы перья.
— Смерть! — повторил он прямо в лицо Марии и быстро затрещал клювом в насмешку.
— Ты не смерть, — прошептала ему Мария. — Смерть ждет в Белых песках; а ты только злой предвестник.
Снова рассмеялся ворон — но улетел прочь, растворившись во тьме, и полотно неба с жемчужной вышивкой звезд вновь раскинулось над Марией. Она посидела еще минутку, пытаясь найти добрый знак в перекрестье созвездий и даже в пятнах на равнодушной луне, но, так и не увидев ничего утешительного, поднялась и продолжила свой путь.
Ночь уходила; небо очистилось от тьмы, и в первых лучах солнца Мария увидела светлый песок к западу от дороги. Это придало ей сил, и она повернула в ту сторону, шла, подмечая, что песка становится все больше, а растений — все меньше. Лишь изредка попадалось ей теперь сухое дерево или упрямый куст юкки. Солнце поднималось, беспощадно нагревая воздух, но, к большому удивлению Марии, белый песок оставался прохладным и не жег ей ступни. Его становилось все больше, и, оглянувшись через час или два пути, она больше не увидела дороги — только белые гребни и собственные глубокие следы. Теперь отступать было некуда: эта мысль совсем не испугала Марию, а, напротив, принесла успокоение.
Если бы только жажда не мучила так сильно… Мария с трудом разлепила губы, с болью сглотнула, но вязкая теплая капля слюны не освежила воспаленное пересохшее горло. Надежды на ручей тут не было, — но вдалеке виднелись колючие кусты юкки. До них Мария добралась почти бегом и, со спешки порезав руки о твердые листья, сорвала твердый плод. Сок был горьким и маслянистым, совсем непохожим на чистую прохладную воду, но все же унял ненадолго сухость во рту, и позволил идти дальше.
А безжалостное солнце поднималось все выше и выше, и воздух начал трепетать от жара, рождая причудливые и пугающие образы. Темное платье Марии впитывало в себя лучи солнца, сильно нагревая кожу, и только ноги все еще купались в ласковой прохладе песка. Вконец измучившись от жары, Мария огляделась в поисках хоть какого-то укрытия и не нашла его; тогда, сбросив платье, она легла всем телом на белый песок, прижалась к нему щекой, впитывая его свежесть, и осталась бы так лежать, забыв обо всем, если бы не услышала странный стук.
Мария открыла глаза. Над ней стоял, гадко ухмыляясь, скелет, и его раскаленные кости блестели в свете солнца, а глазницы, напротив, были наполнены пугающей тьмой.
— Я — смерть! — проскрипел он, протягивая вперед руку. — Я — смерть!
— Т-ты не смерть, — дрожа всем телом, отозвалась Мария. — Ты д-детище ее, а она ждет меня дальше.
Рассмеялся скелет, застучал челюстью — и рассыпался. Кости его обратились прахом и смешались с белым песком. Поднялась и оделась Мария, кое-как отряхнув свое платье, и продолжила свой путь.
Закатное солнце разлилось по небу багровыми лучами, и белый песок послушно отразил эти краски. Из-за этого Марии начало казаться, что где-то в пустыне она пересекла границу мира живых и попала прямиком в ад: измученная голодом, жаждой и долгой дорогой по жаре, она уже ни о чем не могла думать. Песок раздражал царапины на ладонях и ступнях, сушил горло и покрывал губы; здесь было его царство, из которого не было выхода. Обессиленная Мария не могла больше держаться на ногах — упала на колени и, не разбирая дороги, поползла вперед. Она подумала, что шаман обманул, и сейчас, пока она попусту погибает в пустыне, ее Алехандро слабеет, и жизнь покидает его. Сухие рыдания, без единой слезы, сотрясали ее тело, отдаваясь болью в ослабевших ногах; но Мария продолжала свой путь, пусть медленно, пусть ползком.
Ей казалось, что время замерло — солнце больше не двигалось, не спешило скрыться на западе, и песок, больше не белый, а багровый, теперь как будто медленно вытягивал из нее силы. Мария больше не могла даже ползти, — ее надежда угасала, и в тот момент, когда она готова была закрыть глаза и остаться здесь навсегда, ее накрыла тень.
— Что ты делаешь здесь, дитя?
Ласковый струящийся голос прошелся по телу Марии, наполняя его ужасом, — тем самым, от которого у собак встает на загривке шерсть, тем, что заставляет оленя что есть сил бежать прочь от волков, — тем, что сама Природа поставила охранять хрупкую черту между жизнью и смертью.
— Я ищу Санта-Муэрте, — прохрипела Мария, не поднимая глаз. — У меня есть к ней дело.
Сильная рука ухватила ее за запястье и подняла на ноги. Это прикосновение опалило кожу льдом, и озноб прошел по всему телу, вмиг добравшись до сердца, сковав его с непостижимой человеку силой.
— Посмотри на меня, дитя, — велел шелковый голос, и Мария подчинилась.