— Ага.
— Если не секрет, что именно?
Я криво усмехнулась и пожала плечами:
— Откуда ж я знаю? Но это должно быть здесь, наверху.
Соня… Не бросай меня… Наверху… Она… Морковь и книга… Морковь и книга…
— «Это»?
Я открыла одну из коробок и стала в ней рыться. Обычные безделушки, хранящиеся на большинстве чердаков — елочные игрушки, гирлянды, детские вещи и прочий хлам.
— Где-то я слышала, что безумцы гораздо умнее обычных людей, — пробормотала я. — Надеюсь, бред тоже относится к разряду безумия.
— Соня, о чем ты говоришь? — не выдержал Матвей.
— Я иду искать — кто не спрятался, я не виноват! — громко воскликнул внизу Глеб.
У меня в голове вновь прозвучали слова Маши. Наверху — безусловно, на чердаке. Морковь — маловероятно. Книга — это уже зацепка.
Я прошлась по чердаку и глубоко вздохнула. Ничего нет. Может, я просто параноик? Мол, слишком много раз меня били по голове или что-то вроде этого.
— Как же тут пыльно, — проворчала я, вытирая ладони о джинсы. Ну да, я и чистоплотность — разные вещи.
— Не совсем, — задумчиво проговорил Матвей.
Я остановилась и глянула на него:
— Прости, что?
Вишневецкий не посмотрел на меня. Он указал пальцем на пол:
— Глянь, некоторое пространство протоптано, и явно не тобой.
Я внимательно пригляделась к полу. А ведь правда, было такое чистое пространство от двери и как раз до того места, где я стояла. Словно ходили тут часто.
— Ты гений, — пробормотала я и отступила. Послышалось хмыканье Матвея. Сев на корточки, я провела рукой по полу. Одна дощечка явно было не прибита гвоздем. Как можно тише вытащив её, я засунула руку в щель и ощутила поверхность, похожую на кожу.
— Тут даже паутины нет, — заметила я и достала эту вещь.
Это была старинная книга, обернутая черной кожей. На ней не было ни надписей, ни рисунков, и я бездумно открыла её. Я забыла обо всем на свете.
***
Василиск встал прямо передо мной, я чувствовала его омерзительное дыхание на своем лице. Затем тычок в щеку, ощущение, как будто клюнул петух. Несмотря на очевидно петушиный клюв, по челюсти влажным следом прошелся длинный раздвоенный язык, очевидно, змеиный.
***
Я в это время забилась в самый дальний угол склепа и спрятала лицо за всклокоченными грязными волосами. Стыдно, страшно, больно. Сквозь темные пряди видела, как медленно подступают ко мне они. Спасители… наверное.
***
Я зарычала и, оказавшись рядом с Агнией, схватила ту за шею, тем самым поднимая голову. Судя по выражению её лица, она увидела саму смерть. Телефон её давно упал на асфальт.
— Не смей отводить глаза! — прошипела я, сжимая рукой оказавшуюся такой хрупкой шейку. Пульс бился соблазнительно быстро. Агния испуганно взглянула на меня. — Будь готова, сестра. Я пришла, и я выполню свое обещание. Считай, твой мир уже уничтожен.
Все боги мира мне в свидетели, злость и обида обострили жажду, и впиться внезапно вытянувшимися клыками в шею родственницы оказалось упоительно сладко. Девушка не сопротивлялась, нет. Её руки безвольно повисли, а с губ сорвался всхлип и… слабое «Прости».
***
— Из-за преступной связи с демоном ты будешь приговорена тайно, — начал Бобровский, прикоснувшись острым кончиком к коже, под которой билось сердце. — София Стрельцова, за… сокрытие демона от закона и прочие преступления ты приговариваешься к смертной казни.
Острие чуть надавило, и я зажмурилась, пряча слезы. Оказалось, я не хотела умирать. Забавно, потому что еще час назад готова была жизнь отдать в этой борьбе.
Боль пронзила грудь, и капелька крови сбежала вниз… В голове мелькнула мысль о самом дорогом мне человеке и…
— Соня?! Соня!
Это Матвей обеспокоенно звал меня, тряся за плечи. Увидев, что я очнулась, он с облегчением выдохнул и обхватил мое лицо руками.