Вот она, логика, в чистом виде. С видом взрослого, объясняющего ребенку банальные вещи, я медленно произнесла:
— Я владею пирокинезом, и огонь никогда, даже во сне, меня не жжет. Но когда на тебя падает два верхних этажа плюс чердак, это травмирует.
— Однако под развалинами двух верхних этажей плюс чердака вы остались живы, — констатировал Нахимов.
Я в ответ только мило улыбнулась.
Нахимов резко выдохнул и произнес:
— Как вы объясните то, что ваша сестра осталась жива?
Я передернула плечами:
— Очень просто. Она была в подвале, который был обустроен как бункер. Там очень крепкий потолок, так что он выдержал и не обвалился.
— Мария могла задохнуться в дыму, — предположил Нахимов.
— Неа, — криво улыбнулась я. — Там небольшое окно было открыто, оно под самым потолком, то есть на уровне земли. Оно выпускало дым и впускало свежий воздух.
— Логично.
— Я знаю.
Нахимов задал еще пару наводящих вопросов, но я умело врала ему, и следователь ничего не заметил. Через некоторое время он ушел.
Едва я достала из тумбочки небольшую бутылку воды, как дверь вновь открылась, и зашли папа с Элей. Девочка подбежала ко мне и крепко обняла.
— Соня-а!
Смеясь, я обняла её в ответ, а над её плечом глянула на папу. Тот был, как обычно, сдержан и спокоен, но что-то, какие-то жесты выдавали его радость.
— Рада, что ты жива, — сказал он.
Я едва услышала его через веселое щебетание Эльвиры.
— Никогда не была в Москве! Я так рада была, когда папочка решил взять меня с собой! Я скучала! — тараторила Эля.
Сев на краешек кровати, я усмехнулась и честно ответила:
— Я тоже скучала, радость моя.
Средней длины светлые волосы были заплетены в две косички, зеленые глаза счастливо сверкали, а на розовых щечках от улыбки появились ямочки. Ну, сущий ангел.
Эльвира рассказывала мне всякую ерунду, но я её внимательно слушала. Слишком долгое время я игнорировала семью, чтобы и сейчас пренебрегать ею.
Но, наконец, Эльвира замолчала, и отец, до этого сидящий на стуле рядом с кроватью, спокойно произнес:
— Ты даже не представляешь, как заинтересовал прессу этот неожиданный пожар и смерть Галины. У меня интервью каждый день по три раза. А еще все постоянно спрашивают, каково это — иметь в дочерях агротору Москвы.
Я криво усмехнулась и открыла бутылку с водой. Утолив жажду, повинилась:
— Прости, что принесла столько неудобств.
Папа никак не отреагировал на эту фразу. Пригладив дорогой пиджак черного цвета, он спросил:
— Почему вся семья решила, что ты уехала?
Я рассказала ему то же, что и следователю. И почти заставила себя поверить в этот бред. Папа слушал со всем вниманием, не отрывая взгляда от моего лица. Видимо, решил применить психологический ход. Но я давно не подросток, и лгать научилась искусно. Наконец, папа кивнул, принимая эту историю за правду.
Теперь можно было задать вопрос, который мучил меня давно:
— Пап, а почему ты выбрал частную клинику, да еще самую престижную в Москве? Я бы нормально выздоровела и в обычной больнице.
Папа удивленно приподнял брови:
— Ты не знаешь? Это не я поместил тебя сюда, это Матвей. На палате настоял одноместной и самой лучшей и оплатил все расходы сам.
— Матвей?! — У меня полезли глаза на лоб. — Вишневецкий?!
Естественно, он. Больше знакомых Матвеев у меня не было, но я не могла не спросить. Папа это понимал, поэтому нужным на последний вопрос отвечать не считал.
— Зачем ему это? — удивилась я.
Папа пожал плечами: